Ветер в ивах
Шрифт:
— Вы хотите сказать… Да неужели этот коврик ни о чем вам не говорит?!
— Знаете, Крыс, — почти ласково заговорил Крот, — я думаю, мы достаточно подурачились. Вы-то сами слыхали о говорящих ковриках? Они просто-напросто не умеют разговаривать, понимаете? Это не в их вкусе. Дверные коврики знают свое место.
— Ну, вот что, вы! зверь безмозглый! — рассердился Крыс. — Хватит. Чтоб я больше ни слова не слышал! Копайте, скребите, ищите! Особенно возле кочек. Это наш последний шанс!
Крыс набросился на сугроб, повсюду тыкая дубиной и копая с ожесточением. Крот тоже копал, но исключительно для того, чтобы не раздражать Крыса: по его мнению, тот свихнулся.
Минут через
Он увидел перед собой маленькую, окованную железом дверь зеленого цвета. Сбоку торчала ручка звонка, а чуть пониже на медной пластинке печатными буквами было выгравировано:
Буквы поплыли перед глазами Крота, и он рухнул в снег. Крыс склонился над ним и не без удовольствия привел его в чувство оплеухой.
— Крыс! — от раскаяния Крот запинался. — Крысси! Вы — чудо! Вы — прелесть что такое! Теперь я понял все! Вы доказали эту дверь — шаг за шагом — в своей умной голове. Я всего лишь порезался, а вы, взглянув на рану, сказали в чудесных мыслях своих: «Ага, скребелка…». И что же? — вы остановились на этом? Отнюдь! Другой бы этим и удовлетворился, но не вы — нет, не вы! Ваш разум продолжал анализ. «Дайте мне найти дверной коврик, — думали вы, — и мое предположение подтвердится!» Стоит ли удивляться после этого, что дверной коврик был найден? Я думаю Крыс, что с вашим умом можно найти все, что угодно. «Ну, а теперь, — решили вы, — существование двери столь же очевидно, как если бы я видел ее перед собой! Осталось лишь найти ее!» Я про такое только в книжках читал, Крыс! Вам надо уехать отсюда — туда, где вас смогут по достоинству оценить. В Лондон. Здесь вы тратитесь попусту. Будь у меня ваша голова…
— Но у вас ее нет, — довольно резко перебил Крыс, — и поэтому, я полагаю, вы намерены всю ночь валяться в снегу и трендеть. Сейчас же вставайте: вот ручка звонка — повисните на ней и звоните, — что есть силы звоните. А я постучу в дверь. Крыс атаковал дверь суковатой дубиной, а Крот, подпрыгнул, ухватился за ручку звонка и повис. Далеко-далеко за дверью они услышали, наконец, ответный звон колокольчика.
IV. ГОСПОДИН БАРСУК
Они терпеливо и, на их взгляд, долго-предолго ждали, толкаясь и дыша на лапы, чтобы согреться. Наконец, за дверью послышалось шарканье. Как заметил Крот, похоже было, будто приближается некто в деревянных шлепанцах, слишком больших и стоптанных. Это прозорливое наблюдение Крота (ведь все было именно так!) заставило Крыса пересмотреть свое мнение о его умственных способностях.
Загремел засов, и дверь приоткрылась — как раз настолько, чтобы могла просунуться продолговатая морда с заспанными глазами.
— Так вот: как только подобное повторится, — произнесла она жутким хриплым голосом, — я озверею! В такую-то погоду, в такой-то час беспокоить честных граждан! Кто там? Отвечай!
— О, Барсук, — закричал Крыс. — Пусти нас, пожалуйста. Это я, Крыс, и мой друг Крот. Мы с ним заблудились.
— Как?! Крысси, малыш, не может быть! — воскликнул Барсук совсем другим тоном. — Сейчас же входите оба. Как вы не погибли?! Подумать только: заблудились в снегах! И где? — в Лесу Дремучем, да еще ночью! Ну же, не стойте в дверях!
Заблудшие животные, опережая друг друга и ревниво толкаясь, ненадолго застряли в проеме, ввалились, наконец, и — застыли, с упоением вслушиваясь в грохот засова.
Барсук, в
— Не для таких козявок эта ночь, — улыбнулся он. — Что, Крысси, опять набедокурил, а? Ну, проходите, проходите. На кухне посидим: там и огонь отменный, и ужин, и все, что надо.
Барсук со свечой зашаркал шлепанцами впереди, а они, толкаясь локотками и подмигивая от предвкушения, последовали за ним по длинному, мрачноватому и, честно говоря, основательно запущенному коридору в нечто вроде гостиной, из которой во все стороны расходились то ли тоннели, то ли коридоры — таинственные, и казалось, бесконечные. Были, впрочем, и двери: низкие, дубовые, выглядевшие очень даже по-домашнему. Барсук распахнул одну из них, и друзья очутились в просторной, жарко натопленной кухне.
Потертый, мощеный красным кирпичом пол, широкий очаг со старомодными нишами по бокам, в которых и подозрения на сквозняк никогда не возникало; в очаге — костер из бревен; два стула с высокими спинками, обращенные друг к другу, призванные способствовать плодотворному общению желающих, — вот, пожалуй, и вся обстановка кухни г-на Барсука, не считая, разумеется, длинного дощатого стола на могучих козлах с лавками по сторонам и кресла хозяина, перед которым громоздились остатки простого, но обильного ужина. В дальнем углу стоял еще буфет с тарелками поразительной белизны, но его почти полностью заслоняли свисавшие с потолка окорока, сушеные травы, связки лука и корзины со всякой всячиной. Место это, казалось, было создано для победных пиршеств героев; здесь десятки усталых селян смогли бы весело, с песнями-плясками отпраздновать конец жатвы; оно вполне годилось и для того, чтобы двое-трое друзей с неиспорченными вкусами могли хорошо посидеть, откушать и поговорить, и покурить в свое удовольствие, пока сполохи света танцуют повсюду, заставляя тарелки краснеть под тяжелыми взглядами окороков, а розовый пол — улыбаться закопченному потолку.
Добрый Барсук усадил друзей на один из стульев, чтобы они хорошенько прогрелись и велел снять промокшие пальто и ботинки. Затем он снабдил их халатами и шлепанцами, собственноручно промыл рану Крота теплой водой и стянул края лейкопластырем, так что лапа стала как новая, если не лучше. Теперь, когда они — разморенные теплом и светом, обсохшие — вытянули усталые задние лапы и, полузакрыв глаза, слушали, как сзади многообещающе гремела посуда и что-то шлепалось, что-то наливалось — теперь им, потрепанным бурей, но дотянувшим до гавани смельчакам, все злоключения казались полузабытым сном.
Когда они хорошо подрумянились, хозяин призвал их приступить к скромной трапезе. О еде они мечтали давно, но странное дело: увидев еду — такую еду! — на расстоянии вытянутой шеи, животные мучались не от голода вовсе, а от нерешительности. Привлекало все без исключения, но не было уверенности, дождутся ли отложенные на потом блюда своей очереди, не исчезнут ли? — сами знаете, каким образом.
Вскоре беседа возобновилась, но поначалу маловразумительная: все говорили и жевали одновременно. Барсука это обстоятельство ничуть не возмутило. Он не обращал внимания и на то, что гости елозили по столу локтями и перебивали друг друга. Сам он Общества избегал, а потому придерживался мнения, что все эти вещи ровным счетом ничего не значат (в этом, конечно, проявлялась узость его взглядов: мы-то с вами знаем, что подобные условности имеют огромное значение, потому что… — потому что слишком долго объяснять!).