Ветер в лицо
Шрифт:
Солод не любил внезапных посещений, просил Лиду стучать три раза, чтобы знать наверняка, — это она, никто другой. Знакомых он к себе никогда не приглашал, — когда была необходимость, встречался с ними в ресторане. Замок на двери был предметом его особых забот. Он несколько раз менял замки, пока подобрал такой, который его вполне удовлетворил. Но сейчас Иван Николаевич знал, что за дверью была Лида.
Быстрым движением разбросал постель, снял пиджак и рубашку, перекинул через шею полотенце и пошел открывать. Он был несколько встревожен — не заметила ли Лида, как он шел домой садами и огородами? Ведь он видел ее, когда она переходила улицу...
Но открыв дверь и взглянув на ее лицо, он сразу же успокоился, — глаза Лиды улыбались счастливой улыбкой.
— Лидок! Как хорошо, что ты пришла. Заходи, заходи.
Лида вошла в комнату, оглянулась, втянула в себя воздух.
— Вот молодец! У тебя сегодня вовсе не накурено.
— Решил не курить натощак. Заметил, что это очень вредит.
— А я разве тебе не говорила?.. Ну, умойся, а я посижу.
Комната Солода была не похожа на обычные комнаты холостых мужчин. Она была с хорошим вкусом убрана драгоценными коврами, на стенах висели дорогие картины. (Иван Николаевич любил пейзажи, особенно гибких, розовых нимф у небольшого озерца, окруженного деревьями. Он часто садился перед этой картиной и долго размышлял. О чем он думал в такие минуты? Что ему напоминали эти нимфы?..) У окна стоял массивный, покрытый зеленым сукном, письменный стол, рядом с ним — два мягких кресла. Широкая деревянная кровать с зеркальными спинками из полированного ореха была придвинута почти к самому окну. Ночью, лежа в постели, можно было читать при свете настольной лампы, поставленной на край письменного стола. Комната напоминала своей строгостью и изысканной простотой дорогой номер в хорошем отеле. Но это было по-своему красиво и уютно. Лиде нравилась исключительная аккуратность Ивана Николаевича и его хороший вкус к вещам.
Пока Солод умывался, Лида просматривала «Войну и мир». Книгу взяла под настольной лампой. Она лежала на столе развернутой, обложкой вверх.
— Опять читал, пока книга из рук не выпала? — Спросила Лида Ивана Николаевича, когда он вернулся в комнату и начал надевать рубашку. — Хоть свет на этот раз не забыл погасить?
— Погасил, — не моргнув глазом, ответил Солод.
А когда он завязал галстук, связанный из цветных шерстяных нитей, и надел пиджак, длиной почти до колен, Лида подошла к нему, положила руки ему на плечи и тихо, с волнением в голосе сказала:
— Ваня, я согласна... — Потом почти шепотом добавила то, о чем не решалась пока говорить даже Валентине: — Я, кажется, беременна.
Солод посмотрел на нее удивленным взглядом. Обнял, крепко поцеловал, обернул вокруг себя:
— Лидок! Какое это счастье!.. Когда же мы пойдем в загс?
Лида, а не вырываясь из его рук, радостно шепнула:
— В воскресенье.
Солод сел в кресло.
— И ты перейдешь ко мне жить?
— Перейду.
— Наконец!.. А то действительно у нас какие-то непонятные отношения.
В сердце Солода откликнулось что-то теплое, необычное. Это чувство чем-то напоминало то давнее, полузабытое, неожиданно возникшее в его душе к незнакомой русской девушке Анке... Он не мог понять, как и почему оно постучало в его сердце. Давно он привык к мысли, что ни одна женщина не способна его тронуть, не говоря уж о Лиде. И вдруг...
Неужели он действительно в нее влюблен? Не может быть... Это снова всплыло на поверхность то, что он старался в себе утопить, — желание зажить спокойной жизнью, играть с ребенком, следить за его ростом... Ведь и он был человеком!
Иван Николаевич посмотрел на Лиду, — и вроде впервые заметил ее красоту. Словно где-то глубоко внутри выпрямились какие-то неизвестные пружины.
Он до боли сжал ее пальцы и почти кричал:
— Ласточка!.. Какое это счастье!.. Мы покинем это гадкий город. Мы забудем обо всем на свете. Мы купим дом у моря. Нас будет только трое — я, ты и он. Ведь это будет сын! Правда?.. И никто не будет иметь власти надо мной. Никто, кроме солнца и твоих глаз.
В глазах его вспыхивало что-то сумасшедшее, как у голодного волка.
Лида заметила этот нечеловеческий, почти животный восторг, и он ее очень напугал.
— Опомнись!.. — Воскликнула она.
Солод замолчал, расслабил пальцы, отпустил ее руки.
Она заметила, как он резко повернул к ней голову, как яростно блеснули зрачки и неприятно заскрипели зубы. Почувствовала, — в груди что-то оборвалось, застыло, будто туда упала льдина. Она прижалась спиной к стене, что тоже показалась ей ледяной.
Но вот острый излом на бровях постепенно выровнялся, а глаза едва заметно улыбнулись. Лицо его приняло привычное выражение.
— Вижу, ты испугалась, ласточка... Прости. Мне, видимо, следует лечить нервы. Не думал, чтобы радость так повлияла. Ведь мне за сорок, а я еще не был отцом.
Он успокаивающе гладил ладонью ее волосы.
— Но откуда это в тебе?.. — Озабоченно спросила Лида.
— Из детской сказки, — улыбнулся Иван. — Из грез. Значит, в загс в воскресенье?..
— В воскресенье лучше, — неуверенным голосом сказала она.
А Солод корил себя за то, что так неожиданно подвергся гипнозу давно умерших желаний. Нет, нет!.. Надо как-то выпутаться из этого дурацкого положения.
Он посадил ее, а сам, не выпуская Лидин рук, сел во второе кресло, стоящее напротив. Не глядя Лиде в карие глаза, напряженно о чем-то размышлял. Его лицо приняло унылый вид. Гладя широкой ладонью ее руку, он с печальными нотками в голосе произнес:
— А знаешь, Лида, сейчас это получится бестактно по отношению к Федору и Валентине. Пусть уедет Сотник, тогда. У них настроение не из веселых. А у нас вдруг свадьба. Как-то это не совсем хорошо. Правда?
Лида посмотрела на него пристальным взглядом. Глаза у него были спокойные, серьезные. В них не было и намека на какую-то затаенную, невысказанную мысль. Лида подумала о том, что в его словах есть много правды. Ведь они с Иваном ближайшие друзья семьи Голубенко. И какая, собственно, для Лиды разница, когда состоится свадьба? Разве это что-нибудь изменит в их отношениях?.. Только и того, что перейдут на одну квартиру.
— Правда, Иван. Я это даже не приняла во внимание.
Иван Николаевич подумал: «А почему бы не покончить с этим?.. Повезти ее к сестре, познакомить их. Сестра, пожалуй, обрадуется. Сколько раз она упрекала меня за то, что до сих пор живу не женатым... А Лида умеет нравиться».
Но как только он вспомнил о сестре, мысли о Лиде отодвинулись на задний план. Для него сестра была чем-то большим, более святым, чем мать, о которой он вспоминал редко.
Эту милую, несчастную девушку он разыскал после войны с большим трудом. Но как же печальна была встреча!.. И если уж показывать ей свою жену, то только настоящую, — раз и навсегда.