Ветеран
Шрифт:
Удар, бросил седоусого на камни, тот пытался встать, на подгибающихся ногах.
– Ты знаешь, козел, - неторопливо начал ночной хозяин, - я свяжусь с корешами с воли и тогда... нет, не тебе... будет плохо твоим родным и знакомым...
– Какой процент мы должны довезти?
– спросил он не поворачиваясь.
– Не меньше шестидесяти процентов, - услужливо подбежал худенький писарь.
– Мы укладываемся, - прищурил он глаз.
– Пока не вышли за пределы девяноста процентов, - радостно отрапортовал дохлый.
Капитан щелкнул пальцами, от группы прибывших с ним кавалеристов отделилось трое человек. Следивший за всем этим обеспокоенный
– Вы бы поосторожнее, эти твари действительно способны на все.
Тот резко обернулся, вперив немигающий взгляд совиных глаз в старшего конвоя так, что тот отшатнулся, прикрыв лицо рукой:
– Вы передали мне товар, - неожиданно жестко проговорил капитан, - я принял всех по списку, теперь это стадо мое.
И он снова развернулся смотря на выпрямившегося урку. Тот принял горделивый вид, полностью уверенный в своей правоте. Да и что может сделать этот шамозник против опытного сидельца - демагога, который вставшую на бунт хату уговорил затихариться до следующего раза? Ни-че-го! Так что пусть привыкает к тому, что власть есть не толко у них над арестантами, но и сами арестанты кой чего могут
Подбежавшие трое, с взведенными арбалетами, нацелились на нашу связку, а один подал капитану боевой бич. Тот ухмыльнувшись начал потихоньку сматывать его в руках, что-то невнятно ворча себе под нос. Мочалу стало слегка не по себе, как то все неправильно происходило., этот непонятный капитан, вдобавок.
– Если хлестнет, то бунт буду подымать.
– отстраненно подумал он.
Капитан хлестнул. Дикий визг вспорхнул в воздух раненой птицей. Седоусый с ужасом смотрел на свою руку. Строганина. Я поспешно отвернулся не желая смотреть, чем все кончится. Говорят, что боевой бич элитных частей легкой кавалерии плетется из шкур горных троллей. До этого момента я считал. что это сказки, ну скажите, каким образом они завалят тролля, да еще живьем снимут с него шкуру, поскольку мертвый тролль очень быстро каменеет, а из кирпича шкуры не нарежешь. Так же и рассказы о специальных тренировках. На которых необходимо было бичом нарезать окорок на ломти не толще серебряного дирхема. Рассказывали, что их заставляли тренироваться на свиных тушах, разумеется не всех. Во всяком деле есть ремесленники, а есть мастера. Как оказалось, я ошибался и выступление такого мастера мы сейчас и наблюдали.
Повторюсь и скажу, что я не стал смотреть, мне не очень нравится вид крови, но шустрый мне все пересказал. Правда как водиться рассказы его с каждым разом становились все кровожаднее, обрастали излишними тяжеловесными подробностями, а все смотревшие это становились зверьми жаждущими крови, по крайней мере он с наслаждением смотрел на экзекуцию. Хотя я помню, как следующей ночью он не мог спать, а весь ужин выблевал.
Были только вопли, прерываемые свистом бича. Капитан настрогал его, как пресловутый окорок, аккуратно сняв все более менее выступающее мясо с костей, последними ударами он вышиб глаза, не задев кожу лица и вырвал язык из вопящего рта. После этого медленно подошел к упавшему на колени хрипящему освежеванному скелету, пронзительно оглядел всех кто находился в пределах видимости, выворачивая душу каждому наизнанку.
– Этот человек, - он презрительно толкнул носком начищенного сапога, - посмел угрожать мне. Капитану легкой кавалерии Его Величества. Надеюсь, что больше ни у кого не будут возникать подобные мысли.
Оглядев всех в наступившей тишине он удовлетворено улыбнулся и добавил:
– Однако я милосерден, как и Его Величество, поэтому я не буду предавать его казни, я даже освобожу его...
С этими словами он забрал из рук ошеломленного старшего конвойников список "добровольцев" и вычеркнул кого-то.
– Вот так, - почти весело сказал он ему, - я думаю не стоит обращать внимания на угрозу всякой швали. Хотя Вы и правы, даже с ней можно найти полное взаимопонимание.
С этими словами он ушел. Тюремные конвойники быстро передавали дела, то есть нас, воякам. Те не торопились, внимательно осматривая нас, сверяясь с записями, вербовочными контрактами и решениями военно-полевого суда. Наконец все сошлось, только после этого капитан подписал все бумаги и счастливые конвойники покинули.
Капитан, заставил нас всех построиться, придав какое то подобие строя, и выступил с коротким спичем. Смысл его сводился к тому, что если мы будем послушными и не будем раздражать его солдат, а не дай бог его самого, то вполне вероятно, что большая часть "добровольцев" достигнет учебного лагеря. После чего скомандовал построение и все пошли далше, даже не пытаясь возникать или хотя бы намекнуть, что уже темнеет и пора бы останавливаться на ночлег.
– Да кажись все наши мечты о послаблении остануться просто мечтами, - сокрушенно вздохнул Шустрый.
Колонна быстро уходила в сторону мраморных гор, оставив за своей спиной все еще никак не могущего умереть человеческого обрубка, валяющегося среди озера крови и кусков мяса.
***
На следующий день колонна шла быстро, место около нас вместо убитого занял сосед одного из повешенных братьев. И снова потянулись нескончаемые километры дороги, пыльной и не очень широкой. Капитан нам еще в первый день сказал, что он не садист и никого в "министерскую" связку ставить больше не будет. И действительно, нашу связку разделили пополам и прицепили к телеге с длинным дышлом, явно сколоченной только что, ну и мы вместо лошадей.
– Жалко Мочала, - пустил я пробный шар.
– Дааа. Что говорить, авторитетный был человек, - охотно откликнулся на разговор Шустрый.
– Дело свое знал, да нервный больно. Быстрый чересчур. Со старшим дело замутил, потом этот салабон нарисовался. Хотел ему по быстрому обратку сделать, а получилось, что обратку нам всем сделали. Сейчас порядочные арестанты притихли, будут ждать чем дело кончиться, так что в принципе капитан то все правильно сделал. Малой кровью обошелся.
– А если б Мочало поддался?
– задал я, как мне казалось провокационный вопрос.
– А он и должен был уступить, - щербато улыбнулся Шустрый.
– Только не сразу. Да и не сам он на это дело подписался. Чую я благословление старшего получил. Кто ж знал, что тут у полный беспредел.
Шустрый помрачнел, и погрузился в свои невеселые думы.
***
Наступал последний день перехода. Утро было тяжелым, вставать не хотелось, но привычные пинки добровольных помощников конвойных и память о человечке, решившем показать гонор качавшем права человека, а вместо этого настроганного мелкими ломтями, сделали свое дело. Ворча, матерясь и харкаясь, новобранцы медленно поднимались и становились в колонну по трое. Подойдя к кухне, которой заведовал старшина с таким необъятным пузом, что сразу становилось ясно, почему на всем пути жратва была такая отвратная. Он стоял и смотрел своими рыбьими глазами, как мы пытаемся жрать очень жидкие помои. Подъехавший офицер, брезгливо глянул в котел с остатками и со смехом сказал: