Ветвь оливы
Шрифт:
— Но все же, в одном этом действии Линна опасности было немного!
— Много. Напомню — все погрешности накапливаются. А это — мамонт среди погрешностей.
Как и то, что мы сотворили с Варфоломеевской ночью и сотворили бы снова. Да и дальше все пойдет кувырком.
— Но если все это неизбежно, Линн был в чем-то прав. Мы должны что-то исправлять к лучшему…
— Должны, конечно. Если будем знать, как именно лучше и будем способны предусмотреть все последствия.
— И значит, что в итоге?.. — я пристально посмотрел на него.
Он пожал плечами.
— То же, что мы решили месяц назад. Делай, что должен — и что, как
— С правом на ошибку?
— И с тем, что тебя всегда может кто-то остановить.
— Если ты ошибаешься?
— Даже если нет.
Он снова потянулся к оставленному письму. Я решил, что разговор окончен, но он протянул письмо мне.
— Взгляни.
— От кого это? — спросил я, потянувшись навстречу.
— От Оливье.
Я удивленно поднял брови и поднес листок ближе.
— Он что, куда-то отбыл?..
Разглядев первые строчки, я замолчал. «Боже, еще один любитель эпистолярного жанра…»
— Буквально, — хладнокровно отозвался отец.
«Я рад знакомству с вами. Жаль, что мы не могли ни разу поговорить по душам. Это было бы неразумно. Я должен был оставаться только наблюдателем. Не навредить. Ведь от этого столько зависело. Но я должен был увидеть начало моего мира, понять, как это случилось. Откуда взялся этот неожиданный поворот, изумлявший последующие поколения, что бы ни говорили скептики о его естественности и случайных открытиях. К сожалению, я ничего не могу сказать вам. Ни что именно должно быть открыто, ни что произойдет дальше. Поэтому я ухожу. Исчезаю. Туда, где мне и место, и время. Но я исчезаю с чувством благодарности. Я знаю, что вы не были злонамеренны, я знаю, что вы желали предотвратить, и с чем прибыли сюда. Знаю, что могло бы случиться, знаю, что мой мир появился благодаря ошибке, но и в этом была своя закономерность. И все же это слишком удивительно — возможность встретиться с теми, кто явился из совсем другой реальности, здесь, на этом небольшом перекрестке, где еще все возможно, и в годы, этому предшествующие — общие для наших миров, которые никогда больше не пересекутся.
Тот, кого вы знали просто как старого доброго друга Оливье. Я верю, что вы не должны оставаться в неведении. И пусть хоть кто-то скажет вам спасибо, зная, о чем идет речь, пока вы еще здесь.
Прощайте. И удачи».
— Это Оливье?… — я снова и снова пробегал глазами по строчкам, будто они могли расплыться и составить какое-то новое послание. — Не могу… Не могу в это поверить!.. Сколько лет мы его знали!.. Он исчез? Или только потерял память?..
— Он исчез. Из комнаты, запертой изнутри. Я сразу же приказал вскрыть ее, как только Ив принес мне это по его просьбе, в назначенный час. И я поверить могу. Могу даже понять, почему ты все еще жив.
— О чем ты говоришь?..
— О твоей старой дуэли с Дизаком, которого учил драться сам Линн. Он должен был намного превосходить тебя. Но если вспомнить, кто учил тебя…
— Оливье.
— И эта небольшая загвоздка легко решается.
— И все же разница между тем, что было и что стало, была огромной.
— Конечно. Ведь он старался выдержать точный баланс, чтобы «не навредить».
— Но он все равно вмешался!
— Кто знает, что должно было случиться на самом деле и насколько далеко заходило желание «не навредить».
— И
— В чем ты хочешь разобраться? В том, что произойдет в не совсем нашем будущем? Оставим его хотя бы тем, для кого оно действительно будущее.
— Че-ерт!.. — я откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок. — Это просто невозможно! Значит, он был здесь и сам мог во все вмешаться!.. И он появился тут раньше, чем появился его мир!
— Но если бы нас здесь не было, его мир бы не появился. Это очень тонкая связь. И еще очень многих тонкостей мы себе даже не представляем. Что, в общем, нормально — вселенная — очень большая вещь!
— Нет, тут так просто не успокоиться!..
— Никто не говорил, что это должно успокаивать. Но все верно. Раз здесь есть мы, значит, здесь есть не только мы. Жизнь продолжается. Никогда не стоит на месте. И я верю ему еще кое в чем.
— В чем это?!
— В том, что наши миры «больше не пресекутся». Чем дольше мы тут остаемся, тем больше теряем связь со своим родным будущим. Мы просто не можем оставаться тут долго. И потому нам пора исчезнуть.
— А новый мир все же появился!
— Разумеется. Но не такой, как задумывал Линн. И не такой, как мы себе представляем. Некий общий итог.
— А мы… гм… мы точно еще можем вернуться? — спросил я с внезапным сомнением.
— Можем, — кивнул он, не выразив никакой эмоции на такой глупый вопрос. — Антея уже вернулась, она решилась первой, чтобы все проверить.
Меня невольно охватил холодок — прохлада огромного пространства, разделяющего наши миры, тень неизвестности — «тень с холодом вечности», — как сказала когда-то Жанна.
— Значит, здесь осталась только Изабелла? Не Антея и не…
— Да, только она. Что касается Изабеллы.
— А ты?
— Я пока еще здесь. А вот тебе следует уйти следующим.
— Почему?
— Показать пример. Или ты хочешь долгих прощаний? Какого-то ритуала? Заклинаний у костра?
Я подумал об этом. Это было бы неплохо. Но смысл?
— Наверное, нет. Это будет глупо. Какие прощания? Какие торжества? Все только начинается.
— Значит, стоит уйти по-английски, тихо и незаметно, по одному. Мне кажется, ты к этому уже готов.
— Что ж, пожалуй, — кивнул я, недолго помолчав, и закрыл глаза — тянуть не стоит… Сосредотачиваясь на формуле перехода, которую должен уловить «Янус», если он существует и действует, там, в нашем будущем. Или уже не в нашем.
Значит, никаких прощаний. Только приветствия и встречи…
Внезапное чувство резкого опьянения, полета, падения, бесплотного пламени, бесконечного холода, вечности, мимолетности… тишина, пустота, легкость. Свобода. Воздух. Возвращение тяжести. Чувство реальности.
Ну, здравствуй, новый мир.
Когда я открыл глаза, здесь был только я. Как будто ничего не изменилось. Но лишь как будто. Это было невозможно передать, но ощущалось каждой клеточкой. Реальность, уверенность, чувство чистого «я», о котором не узнаешь, пока однажды не потеряешь.
Проснувшийся Персеваль вытаращился на меня во все свои золотые круглые кошачьи глаза и принялся встревоженно умывать розовый нос, не понимая, отчего вдруг почувствовал себя не в своей тарелке.
Отец посмотрел на меня, слегка улыбаясь, и мне показалось, что на мгновение ему тоже стало чуть не по себе, как будто и он ощутил дуновение пролетевшего «несуществующего» ветра.