Ветвь оливы
Шрифт:
— Моревель знал, что он мог. Он бы успел поднять шум.
— Но поднять шум могли и вы.
— Слишком поздно. Было лучше, чтобы хоть кто-то сохранил свое знание, а не унес собой в могилу.
— Весьма разумно, — признал я.
Жиро чуть-чуть склонил голову. Довольно печально. Он мало походил на того развеселого балагура, которым казался в тот день в «Пулярке».
— Вижу, вы уже кое-что прояснили, — заметил отец.
— Да, — ответил я, — Прошу прощенья, господин Жиро, мне никто не рассказал о вашей роли этом случае. Для меня все это несколько неожиданно.
Жиро снова чуть наклонил голову: «Я так и понял».
— Должно быть, никто не счел это минувшее дело достаточно важным, — сказал он вслух. Что ж, по сравненью с тем, что мы вспомнили и с последними событиями, это минувшее дело и впрямь было уже не так важно. Жиро расстегнул несколько пуговиц своего потертого кожаного дублета, извлек из-под него обернутый в коричневую промасленную бумагу пакет и протянул отцу: — Здесь все копии.
— Благодарю, — сказал отец. — И вы, и мадам весьма любезны.
Губы Жиро изогнулись в усмешке.
— Тут далеко до любезности.
Антуан появился вновь, с бутылкой хереса и стаканами. И он был настолько предусмотрителен, что захватил с собой и кувшин с водой, чему я обрадовался. Сейчас что угодно могло слишком быстро ударить мне в голову. Он налил херес отцу и Жиро и повернулся ко мне, выжидающе подняв брови. Я кивнул на кувшин и пристально посмотрел на дворецкого — он был поразительно безмятежен для человека, что-то знающего об убийстве священника под этой крышей. Куда же дели тело? И как? Мне пришло в голову, что останься я в своей комнате, об этом было бы легче спросить первого, кто туда бы вошел. Забавно, пожалуй…
Антуан деликатно спрятал одобрительную улыбку и налил мне сразу два стаканчика — в один воды, а в другой, не больше чем на два пальца… стойте-ка, да это был не херес, а арманьяк. Вот что значит туман в голове… Совсем замечательно. Судя по особо торжественному, хоть и молчаливому поведению, Антуан явно считал нас всех героями, чем страшно гордился. Что ж, это чертовски приятно иногда. Он вдруг начал здорово напоминать Ива, с его благоговейно-чопорной манерой ходить на цыпочках, только в глазах горели несвойственные тому, по крайней мере, в его теперешнем возрасте, задорные веселые искорки.
Отец развернул сверток, аккуратно разложил и просмотрел бумаги и кивнул:
— Великолепная работа.
— У вас будут какие-нибудь вопросы?
— Новых нет. Пожалуй, не сейчас.
— Хорошо, — вздохнул Жиро не без некоторого облегчения. — Но вы совершенно уверены, что возглавлял их другой человек, а не барон де Дизак?
— К сожалению, совершенно уверен.
Жиро кивнул.
— Очень похоже на то. Но тогда кто именно?
— Боюсь, что помимо нескольких имен тех, на кого падают подозрения, я еще не могу сказать этого со всей определенностью. Но полагаю, что все прояснится в самое ближайшее время, в том числе, благодаря вашим бумагам.
Жиро снова польщено наклонил голову.
— Что ж, тогда с вашего позволения, я удалюсь. День выдался весьма нелегкий.
— Это верно, — подтвердил отец и сам проводил гостя до дверей комнаты. Там, должно быть, инициативу перехватил Антуан.
— И все? — спросил я недоумевающе. — Что это было?
— Это был Жерар де Жиро, один из лучших шпионов нашей королевы Екатерины. Он уже следил некоторое время за хранителями. Понятное дело, что королева им не доверяла. А теперь, когда мы свели два и два, это помогло нам чуть не совершить переворот. Вернее, даже совершить. Только король об этом пока не в курсе. — Выглядел отец при этих словах одновременно утомленным, слегка мрачным, и как будто, неведомо чему, страшно веселящимся. Пахло от него немного копотью, немного оружейной смазкой и чем-то ароматно-экзотическим, должно быть, от курений в покоях королевы. — Надеюсь, хотя бы это тебе рассказали?
— Да, об этом Рауль все-таки рассказал. Но о Жиро и словом не обмолвился.
— Ну, это было не так уж важно, из части подробностей.
— А что еще было в этих подробностях? Может, конец света, только я еще не в курсе?
Отец глянул на меня насмешливо.
— Не ворчи. Не все сразу. Все важное ты знаешь, даже то, о котором вряд ли кто-то заговаривал тут вслух. По крайней мере, в подробностях.
— Но Жиро — в конце концов, зачем он приходил? Отдать сверток? Он мог это сделать в любом месте. Почему здесь? Вы даже не поговорили.
— Мы поговорили, но не здесь.
— Это чувствуется. — Отец хмыкнул. — А зачем мне надо было здесь присутствовать?
— А ты разве не догадался? Ты был одной из причин, по которой ему нужно было здесь появиться. Посмотреть на тебя. Заодно, ты посмотрел на него. О чем бы вы ни говорили или не говорили вообще, теперь вы оба знаете друг друга лучше.
— Еще бы знать, что мы такого знаем…
— Неважно, но это вам пригодится. Как ему все равно очень пригодилось бы и понадобилось побывать здесь, чтобы познакомиться с обстановкой. Потому я и пригласил его. Элементарная дипломатическая вежливость.
Я покачал головой.
— Конечно… Просто я так много упускаю в происходящем.
Он пристально глянул на меня.
— Но никто ничего не скрывает от тебя намеренно. А вот ты скрываешь — свою слабость. Ты уверен, что это необходимо?
— Не хочу совсем выключаться из событий. И из жизни… Ты уже знаешь, что меня чуть не пристрелили в собственной постели?
Он кивнул.
— Да, ребята мне уже сообщили. Еще днем. И что все хорошо кончилось.
— Хорошо? Со смертью бедного отца Франциска?
— Знаешь, при таких событиях очень много кто может умереть. И мы тоже.
— Да. Знаю. Диана мне кое-что рассказала… Я не думаю, что убить хотели именно меня.
Отец молча приподнял брови.
— И по-моему, это хорошо, что он так ошибается, хоть и не знаю, как ему это удается. Должно быть, у него всегда было так себе с логикой.
— Было немного, — сдержанно сказал отец. — Но я бы, на твоем месте, не слишком на это надеялся. Наличие и отсутствие логики наблюдается у него довольно бессистемно. Если он не проявляет ее в одних случаях, это не значит, что не проявит ее в других.