Ветвь оливы
Шрифт:
— И решил поставить точку, прислав сюда Дизака с компанией. Тоже ностальгия? Ему хотелось окружить себя старыми знакомыми или кем-то очень похожим на них. Это бы всю жизнь грело ему душу, свидетельствуя о его полной победе.
— Думаю, ты совершенно прав. Он не ожидал, что наше перемещение, если оно вообще состоится, будет настолько не идеальным. Но нас волновали какие-то мелочи, а главное мы старательно его игнорировали, значит, что бы мы ни делали, это были не мы.
— И все-таки, если он нас путает, то кто тогда, по его мнению, я? Неужели ты?
Отец скорчил довольно смешную рожицу и пожал плечами.
— Может,
— Тогда ты был бы обычным человеком этого времени? Это слишком странно. Как бы мы собирались в таком случае действовать, по его мнению?
— Мало ли, может, примерно так же как он — опоив всех, кто может зачем-то понадобиться.
Теперь я ошалело уставился на него.
— А мы на такое способны?
Отец усмехнулся и пожал плечами, ехидно подмигнув.
— Поживем — увидим, — ответил он мрачновато и как-то очень устало.
Я вдруг вспомнил о времени и начал терзаться смутными угрызениями совести. В отличие от некоторых, я почти весь день проспал.
— Увидим… Да… думаю, мне пора, — проговорил я, неуверенно проведя рукой по подлокотнику. Покрепче оперся о него, приподнялся, и тут меня занесло в сторону, а кресло, как норовистый бычок на родео, резво скакнуло назад и вбок.
— Черт!.. — я приложился лбом о край стола и смирно сел на ковер. Из глаз сыпались звездочки и томно вальсирующие мушки. Отец как по волшебству очутился рядом, придерживая кресло, — похоже, оно еще намеревалось прихлопнуть меня спинкой по макушке, — ухмыляясь, он поставил его снова на резвые ножки, и осторожно подхватив меня под руку, помог подняться. Я почувствовал, что от досады у меня горят уши.
— Извини, — пробормотал я. — От меня одни неприятности…
— Знаешь, что, — ответил он посмеиваясь, выбери уж что-то одно — или ты геройствуешь, или валяешься в обмороке. — Он прав, одно и другое вместе — чрезвычайно неэффективно.
— Ладно, — согласился я. — Уж до завтра я точно в обмороке! Только не присылайте мне цветов и священников, и может быть, моя душа обретет покой.
V. Эликсиры
Все же забавно… когда-то Линн так желал научить меня судить резче и определенней, почти навязывая категоричность, а потом, уже в образе Клинора, сокрушался, что «всяк вершит суд скорый и неправый». Ключевое слово тут конечно «неправый». Все кругом судят обо всем неправильно. Как и я когда-то. Так что лучше бы и не судили, а просто слушали, что он говорит. Там, в будущем, я еще сходил за какое-то подобие равного, значит, я должен был просто научиться судить правильно. А здесь — незачем и стараться, здесь все априори этого не могут и никогда не научатся. Слишком низко на ступенях эволюции. Да и будущее Линна разочаровало — слишком невысоким процентом «правильности». И даже Нейту, которого он забрал с собой, только потому, что его оказалось легче всего обмануть — он был самым младшим из нас и доверчивым — не было оставлено никакого шанса «судить неправильно».
Изабелла пришла одна.
— Я знаю, долго ты так не выдержишь, — сказала она задумчиво.
Она что-то держала в руке, что-то маленькое. Разжав пальцы, она показала мне хрустальный флакончик с золотистой жидкостью.
— Что это? Я схожу с ума или знаю ответ?
Изабелла усмехнулась и встряхнула флакончиком чуть увереннее.
— Знаешь ответ. Это адская смирна. Но уже не совсем. Ее основной активный компонент я подавила. Но не все ее качества потеряны. Это по-прежнему прекрасный стимулятор и ранозаживляющее. Может быть, вполовину слабее чем оригинал, но зато куда безопаснее. Словом, если появится необходимость быстро придти в себя — прими это… — Я озадаченно уставился на флакончик, одолеваемый самыми противоречивыми чувствами. — Только на всякий случай запри дверь, чтобы в первые четверть часа никто случайно не вошел. Скорее всего, это совершенно безопасно, но просто на всякий случай.
Она протянула мне флакончик.
— Спасибо… — Я взял его с опаской. — А кто-нибудь знает об этом?
— Ну… — Изабелла замялась, забавно наморщив нос. — Я высказала теорию, но кажется, не встретила ответного энтузиазма.
— Скажи честно, на чьей ты стороне?! — засмеялся я.
Она пожала плечами.
— Я не говорю, что нужно непременно это попробовать. Просто делюсь соображениями. Потому что тебе это может быть интересно. В конце концов, после вчерашнего… хочется как-то уменьшить нашу уязвимость.
— Да… — Я уже знал, что сделали с бедным священником — вынесли его открыто, но так, будто он был еще жив и ему было нехорошо, доставили домой и вызвали священника к нему самому. Среди всего, что кругом творилось, никто ничего не понял. В конце концов, пусть был выстрел, в нем самом никаких огнестрельных ран не было. А стрелял, как выяснилось, я сам — чтобы скорей позвать на помощь, когда бедный отец Франциск внезапно упал. Может, звучало не слишком убедительно, но последние дни вообще казались совершенно невероятными. — А если опыт пройдет успешно, то мы сможем пользоваться им в дальнейшем… — Я снова пристально посмотрел на флакончик.
— Если мы сможем обратить зло в какое-то подобие добра, то почему бы нет? Помнишь, для забавы я решала эти задачки еще в далеком будущем — как обезвредить большинство самых известных в истории ядов. Все уже было просчитано раньше. Единственное, что вызывает какие-то сомнения — генетические различия в разных временах. Рассчитывала я тогда модель двадцать седьмого века. Но раз действие здесь сходно, то все должно сработать. И я… даже проверила на мышах. Хоть это слабенький показатель, но они реагировали совсем иначе, чем та мышь, на которой мы провели испытания в первый раз, неделю назад.
— Верю. А еще… Ты думаешь, что это может сработать как прививка? Если вдруг с нами что-то случится? — Она ведь не сказала, что основной компонент нейтрализован, она сказала, что он подавлен. С другой стороны — это же не вирус, но и к ядам, бывает, привыкают.
Изабелла нахмурилась, пожала плечами и вздохнула.
— Хотелось бы. Но одно дело — теория, а практика — совсем другое…
Поэтому она предложила мне стать подопытным кроликом. Она знала, к кому обращаться.
— Ты ведь любишь «опыты на людях», — сказала она с самым невинным видом.