Ветвь оливы
Шрифт:
— О, вот как…
— Думаю, мы можем не впустить его. Ведь вы же больны.
И я не узнаю сразу, зачем он приходил? Вернее, приезжал? Или дело сразу же дойдет до драки?
— Ладно, Мишель, впускай, каков бы ни был. Я разберусь.
— Вы правда… Я не знаю…
— Давай, Мишель. Все хорошо.
Мишель помотал головой, и все еще отчаянно беспокоясь, вышел из комнаты. Через минуту я услышал тяжелые шаги, и дверь широко распахнулась.
Пуаре, с трагической серьезностью и в позолоченной кирасе, вошел, едва не печатая шаг. На бледном, явно не выспавшемся, лице застыло выражение строгой отрешенной скорби.
Я пристально посмотрел на него и, не пошевельнувшись — если понадобится пистолет, его лучше будет схватить внезапно, беспечно улыбнулся:
— Приветствую, Теодор!
Пуаре в ответ резко, почти официально наклонил голову. Брови сдвинуты к переносице, на лбу залегли складки — он всем своим видом пытался выразить, как ему жаль. Осталось выяснить, чего именно.
— Что-то стряслось? — Я продолжал ободряюще улыбаться.
— Тебя желает видеть король, — мрачно ответствовал Теодор. — Как можно скорее.
— Король Карл? — уточнил я, выдержав короткую паузу.
Серьезность Пуаре наконец подернулась удивлением.
— Разумеется!.. — Стало быть, такое лицо у него не потому, что король скоропостижно скончался.
— Никто не умер? Тогда что у тебя с лицом? — спросил я напрямик. — Это арест?
По лицу Пуаре тенью прошла мучительная судорога:
— Не знаю! — ответил он хрипло. Поистине историческая фраза!
— Покушение? — предположил я весело.
Он лишь с еще более горестным видом развел руками и пожал плечами. Он не был ни в чем уверен и подозревал худшее. А может быть, все-таки, скрывал правду?
— Так может, еще обойдется. Зачем ты пугаешь слуг?
Пуаре вздохнул и посмотрел на меня неуверенно и оценивающе.
— А может, ты еще не в состоянии? — он слегка, намекающе, подмигнул. — Ну правда?..
Как интересно… Прямо до чертиков.
— Теодор, что ты подозреваешь? Честное слово, я никому не скажу!
— Не знаю! — упрямо и даже раздраженно повторил Теодор.
— И тем не менее, считаешь, что у меня есть выбор?
— Ну… да… — он удивленно оглядел меня, пытаясь сообразить, в каком я состоянии на самом деле, и снова озадаченно нахмурился. Должно быть, вид у меня был не по срокам цветущий.
— То есть, ты бы просто вернулся и сказал, что я при смерти или что-то в этом роде?
Теодор, как-то воровато оглядевшись, кивнул.
— Интересно, — сказал я вслух.
— А мне, честно говоря, нет, — сумрачно буркнул Пуаре.
— У тебя есть какие-то основания полагать, что все обернется скверно?
— У короля есть причины тебя не любить, — напомнил он. — Кому нравится признавать свои ошибки? А у тебя есть причины ему не доверять. И сейчас, когда ты не здоров, кто знает, какую шутку он вздумает выкинуть, и чем это для тебя может кончиться.
Я понимающе кивнул.
— Выходит, тебя больше всего беспокоит, что я нездоров, а он в это время топает ножкой? Что ж, но он ведь до сих пор наш король.
Подумаешь — ошибки. В последний раз, когда мы с ним разговаривали, он начал с гнева, а потом спас мою жизнь. Он никогда не был стабилен. Правда, тогда я произнес одну фразу, которая теперь совсем не в чести, не в пример тому, что тогда. Неизвестно, с каким настроением ему захочется узнать, что все это значило. И не смеюсь ли я над ним до сих пор. Должно быть, Теодор имеет в виду как раз это.
Пуаре промолчал.
— Я поеду, — сказал я. В каком бы состоянии я ни находился, во мне еще достаточно сюрпризов для любого человека этого времени. И если даже не этого, то благодаря Изабелле — отчасти тоже… По крайней мере, это повод снова войти в игру. Я могу узнать что-то важное. — Не вижу причины для обмана.
Пуаре вздохнул. И обреченно, и не без облегчения. Он выполнял приказ с чистой совестью.
— Хорошо. Я подожду тебя в карете.
— Вот видишь — тем более, ты захватил с собой карету.
Теодор вышел, озабоченно качая головой. Будто без слов сказав на прощанье: «Как хочешь, но я предупреждал». Если, конечно, это можно было назвать предупреждением.
Вернувшийся Мишель подобрал мне для вылазки подходящий костюм. Правда, взглянув на него, когда он, чтобы мне было удобнее, вынес одежду из спальни в кабинет, я на мгновение остолбенел:
— Мишель, что это?.. Черное? Я кто, по-твоему, кающийся грешник?!.. — Может, конечно, и грешник, только не кающийся. И не кальвинист, чтобы питать пристрастие к «отсутствию цвета».
Мишель, похоже, пребывал в легком ступоре.
— Просто… подумал…
— Что должно выглядеть строго и торжественно, — продолжил я за него. — И подобающе горам трупов на улицах. — Не говоря уж о трауре по безвременно ушедшему священнику. А с горами могло быть гораздо хуже, сейчас я выражался почти что фигурально. Мишель ответил потерянным взглядом. Я кивнул. — Хорошо, пойдет.
Тем более, выглядело все на самом деле не так уж траурно. Черное с золотом — в чопорном испанском духе. Скорее эффектно, чем мрачно. Пожалуй, Мишель был прав — что-нибудь зеленое или синее придало бы довольно смешной оттенок моей романтической бледности. Что-нибудь более яркое тоже внесло бы дисгармонию. Пуаре, едва завидев меня, одобрительно кивнул, видно, полагая, что подобная серьезность, почти надменная, не должна вызывать ни малейшего желания шутить даже у короля.
— И все же странно, — пробормотал он, помогая мне усесться в карету. — Не думал, что застану тебя на ногах.
— Слишком много всего происходит… — проговорил я отдышавшись. И в этот момент я даже не играл. На меня напал один из тех приступов слабости, что после принятия эликсира Изабеллы оказывались едва ли не сильнее, чем если бы все шло естественным путем. Впрочем, с чем я сравниваю? Иди все естественным путем, я вряд ли выбрался бы из дома при всем желании. А теперь, пусть меня и трясло, так что зуб на зуб не попадал, я даже куда-то ехал, причем до зубов вооруженный. Помимо обычного оружия при мне был очень маленький пистолет, который можно спрятать в ладони — в наше время таких почти не делают, разве что на очень особый заказ и, можно сказать, для развлечения — толку от него немного, но иногда не повредит любая неожиданность. Также, не на виду, в левом рукаве, помимо повязки, был припрятан стилет с гербом Медичи на щитке у рукояти. Если придется оставить его у кого-нибудь в глазнице, этот герб еще наделает шума — будет славная шутка. — Не хочу надолго выбывать из строя…