Ветвящееся время. История, которой не было
Шрифт:
Вопрос достаточно сложный.
С одной стороны, у власти в Санкт-Петербурге находится Александр III, прозванный Миротворцем. Будучи, несмотря на все недостатки, человеком трезвомыслящим и презрительно относящимся ко всяким «высоким материям», вряд ли он так просто дал втянуть себя в большую войну, непонятно из за чего. Хотя на определенном этапе вступления Российской империи в войну начали бы, вероятно, добиваться обе противоборствующие стороны.
Известно высказывание императора: «Во всем свете у нас есть только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные при первой же возможности сами ополчаться против нас».
Тем более, что на тот момент, русская армия была достаточно слаба. Начальником Генерального штаба был скудоумный Драгомиров, отрицавший новейшую технику, военную науку, и даже необходимость щитов на орудиях.
Материальная часть войск тоже уступала снаряжению возможных противников. Армия еще не была полностью перевооружена на новейшие винтовки Бердана, значительная часть войск имела устаревшие винтовки Карле и Кренка с картонным патроном и игольчатым воспламенением. (23,Т.2,190) На вооружение артиллерии состояли устаревшие орудия с клиновыми затворами образца 1867, уступавшими европейским в скорострельности и дальнобойности.
С другой – Англия на тот момент имела статус «вероятного противника», сохранившийся еще с Крымской войны, и в случае, если бы ее дела пошли неважно, у многих в Петербурге возник бы соблазн воспользоваться ситуацией.
Тем более, как раз незадолго до этого обострились отношения с Англией из-за русского продвижения в Туркестан.
За пять лет до описываемых событий, в 1884 году, произошел серьезный русско-английский конфликт из за Мервского оазиса.
Можно даже сказать – русско-англо-афганский. Хотя серьезных боевых действий не велось, тем не менее, Англия, перед этим дважды (в 1841 и 1879 годах) воевавшая с Кабулом, вдруг стала на его сторону, требуя некоего «третейского» разбирательства, и даже угрожая войной. (23,Т2,301)
Кроме того, имелось еще одно обстоятельство. Хотя времена тесного союза с Германией (1863-75), давно закончились, и наметилось сближение с Парижем, тем не менее симпатии высшего света были на ее стороне, а не на французской. Опять таки причин этому немало – тут и упоминавшаяся Крымская война, и то, что именно с Францией и Англией у России были сильные трения по поводу польского восстания 1863 года. Ведь, по воспоминаниям военного министра Российской Империи В. Милютина, тогда в английских и французских газетах «писали… о восстановлении Польши по Смоленск…и даже… превращении России в государство подобное Китаю…». Более того, есть сведения, что подобные идеи даже в тайне обсуждались политиками обеих стран.
…От Индии русские войска отделяло 150 миль афганских гор, и вполне возможно, соблазн – повторить то, что собирался сделать Павел I с помощью казаков Платова, и нанести воистину смертельный удар по британскому могуществу, мог бы оказаться сильнее всех прочих соображений и доводов разума. (23,Т.2,302)
Хотя в Индии на тот момент было порядка 200 тысяч войск, но на девять десятых то были местные уроженцы, и как знать – как бы они себя повели в случае чего.
Тем более что всем еще памятно было бы восстание сипаев 1857 года. Англичане и в самом деле боялись подобного оборота событий, хотя численность войск в Туркестане была немногим более двадцати батальонов.
Случись война, скорее всего, русская экспедиционная армия погибла бы еще Афганистане. В лучшем случае, отступила бы от перевалов Гиндукуша с огромными потерями. Но все могло измениться, случись афганцам стать на сторону России, против нелюбимых им бриттов, с которыми, как уже говорилось, у них было две тяжелых и кровопролитных войны, последняя из которых закончилась заключением кабального мира.
Вряд ли у англичан нашлось бы достаточно сил, чтобы противостоять совместной афгано-русской армии, и вообще – вести против России полномасштабную войну. Кроме, разве что, обстрелов и разрушений русских прибрежных городов британскими кораблями – как это происходило в Крымскую войну.
Поскольку отношения с США были как раз не столь плохи – Россия не так давно оказала активную помощь Вашингтону в период Гражданской войны между Севером и Югом ( (главным образом, в противовес Англии, негласно поддерживавшей конфедератов), могло случиться и так, что, объявив войну Англии, Россия при этом могла бы и не оказаться в состоянии войны с Америкой. По крайней мере, на начальном этапе.
Что же касается дальнейшего, тот тут автор вынужден сдержать полет фантазии – просто нет возможности что-то внятно предположить.
С течением времени в круговерти разгоревшейся мировой войны могло произойти все что угодно.
Быть может, американские броненосцы обстреливали бы Владивосток и Петропавловск – Камчатский, русские и британские корабли бороздили бы океаны под единым командованием, а немецкие и французские солдаты сражаясь плечом к плечу сбрасывали бы в море английские десанты.
Наверняка широкое боевое применение получил бы пулемет, незадолго до войны (1886 год) изобретенный американцем Хайремом Максимом, приведя в глубочайший ужас участников боев; и весьма возможно – на крепости и города обрушились бы бомбы с тоже совсем недавно изобретенных дирижаблей.
Тяготы войны могли бы спровоцировать революционные взрывы в странах-участницах – как франко-прусская война породила Парижскую коммуну за восемнадцать лет до того, и «наша» Первая Мировая, менее чем через три десятка вызвала к жизни целый букет революций и смут.
И после кровопролитно, продлившейся не один год бойни, уложившей в землю не один миллион человек, превратившей в руины и пепел цветущие прежде города и земли, наступил бы долгожданный мир… чреватый новой войной, подобно Версальскому миру 1919 года.
И быть может, человечеству суждено было бы пережить не две, а три (если не больше) мировых войны.
Имена германского консула Кнаппе, полинезийского короля Матаафы, адмирала Кимберли и капитана Клейна вошли бы в историю, и попали бы в школьные учебники, как попали туда имена Гаврилы Принципа и эрцгерцога Франца-Фердинанда. А название крошечного городишки Апиа (от которого, скорее всего, не осталось бы даже развалин), произносилось бы с тем же чувством, что в реальной истории – Сараево.