Ветвящееся время. История, которой не было
Шрифт:
Не существовало бы того, без преувеличения трагического раскола между верхами и низами, когда, фактически, существовали две России – Россия дворянская, чиновничья, интеллигентская, и Россия остальных 90% процентов населения, чьи нужды и чаяния упорно игнорировались «первой» Россией. Россия Санкт – Петербурга, французских салонов и остзейских баронов, и противостоящая ей, как презрительно выразился однажды Милюков, «Азеопа», на которую смотрели как на колонию первой (если и не в теории, то на практике).(10,495)
Проще говоря, не было бы того непреодолимого раскола между государством и обществом, ставшего едва ли не главной причиной социальных катаклизмов века ХХ.
Вместо этого, уже в ХIХ веке формируется своеобразная многонациональная российская (или, если угодно – северо-евразийская) цивилизация, стоящая на равных с цивилизациями Запада и Востока, занимая достойное место в мире.
Возможный конец женского правления
Почему автор выбрал именно этот момент из всего XVIII века, точнее – из всего периода пресловутого «женского правления»? Почему вообще он обратился к этому периоду? Пожалуй, потому, что эпизод, о котором пойдет речь, как и весь этот период, весьма мало известен широкой публике.
С точки зрения обычного человека, пусть даже интересующегося прошлым, да и профессионального историка, время это как бы выпадает из хронологии, будучи словно пустым местом между бурной и суровой эпохой Петра, и «веком золотым» (отнюдь, конечно, не золотым) Екатерины II.
Шесть царствований на протяжении 37 лет, получивших с легкой руки Ключевского, название женского правления, это время – одновременно и известное, и неизвестное. Более всего известно правление Елизаветы Петровны, но даже оно не слишком привлекало к себе внимание исследователей, хотя содержит немало поучительных эпизодов.
С одной стороны – весьма ярко проявлялся личностный фактор в истории, с другой – показательна трансформация петровского «регулярного государства» под влиянием как тех, кто оказывался у власти, так и объективных тенденций развития.
Вначале, посмотрим, какой вышла Россия из четвертьвековой петровской эры.
С одной стороны, несмотря на все потери и потрясения, ничего фатального не случилось, и страна обладала немалыми ресурсами для саморазвития.
С другой – в чем то повторилась ситуация последних десятилетий предыдущего века. Кризис верхов – прежде всего верхов, был налицо.
«Самодержавнейшая в мире империя очутившаяся без установленной династии, лишь с какими-то безместными остатками вымирающего царского дома; наследственный престол без законного престолонаследия, государство, замкнувшееся во дворце со случайными и быстро меняющимися хозяевами; сбродный по составу, родовитый или высокочиновный правящий класс, но сам бесправный и ежеминутно тасуемый; придворная интрига, гвардейское выступление и полицейский сыск – все содержание политической жизни страны; общий страх произвола, подавлявший всякое чувство права». Так образно и верно охарактеризовал этот период упоминавшийся выше Ключевский. Промышленность после Петра вообще не делала никаких успехов, внешняя торговля – в руках иноземцев, внутренняя торговля пришла в упадок, городское население так и осталось в границах 3%. Центральное правление перестало быть аристократическим, боярским, но и не стало бюрократическим – по профессиональным качествам. Равно и выходцы из числа знати, и выслужившиеся простолюдины были, в основном скверными импровизаторами а не деловыми людьми; одним словом, власть представляли личности, по отзывам современников «столько же понимавшие свое дело, как и кузнечное».(41,233)
После того, как Петр умер, оставив страну в состоянии кризиса – то ли кризиса модернизации, то ли обыкновенного, вокруг трона завязалась борьба группировок высшей знати, одни из которых поддерживали внука почившего императора, другие – его жену.
Победили Меньшиков и Бутурлин, и на троне оказалась Екатерина I – она же Марта Скавронская.
Не то литовка, не то латышка, не то полька, не то немка по происхождению, [55] крестьянка по сословной принадлежности, обозная шлюха – по образу жизни и роду занятий (не оставившая прежних привычек и после замужества), некультурная и неграмотная баба – по сути.
55
О происхождении второй жены Петра точных данных нет. Ее чаще всего называли литовской крестьянкой, но на тот момент под Литвой в официальных источниках понимали не только собственно литовские этнические земли, но и Белоруссию. Время от времени в позднейшей литературе и у современников можно прочесть о ней как о латгалке (Латгалия – шведская часть Латвии), то вообще как о «чухонке» (что равно могло означать эстонку, либо финку). Но даже если следовать общепринятой версии, она вполне могла оказаться и дочерью немецких колонистов или латышских крестьян, переселившихся из Курляндии – это герцогство уже несколько десятилетий было вассалом Речи Посполитой, и даже – автор ничего такого не имеет в виду – происходить из семьи крещенных евреев.
Впрочем, жила она и царствовала недолго, скоропостижно скончавшись в 1727 году (между прочим, Екатерине было всего сорок шесть лет, и особо слабым здоровьем она никогда не отличалась, так что не исключено, что дело тут было нечисто). После ее кончины трон занял единственный оставшийся в живых прямой потомок Романовых по мужской линии, и – единственный почти на век вперед, чьи права на престол были неоспоримы – Петр Алексеевич, он же Петр II, сын царевича Алексея и внук Петра I.
Казалось, никаких предпосылок династического кризиса не было (то, что фактическое управление страной находилось в руках придворной клики, в принципе неважно – такая ситуация была нередкой и в других странах).
Но увы – император, которого пытались выдать то за Анну Меньшикову, то за Екатерину Долгорукую, умер от оспы на четвертом году царствования, так и не успев жениться, и соответственно – не оставив потомства.
Ничем, кроме низвержения всесильного «полудержавного властелина» его правление не отмечено.
Бездетной умерла сменившая его Анна Иоанновна, процарствовавшая десять лет, чье правление ознаменовалось тремя вещами – переименованием дворянства в шляхетство на польский манер, бироновщиной и попыткой реально ограничить самодержавную власть (ни то, ни другое, ни третье мы сейчас подробно обсуждать не будем, хотя темы эти весьма интересны).
Не оставив потомства, она успела перед своей кончиной в 1740, утвердить в Санкт-Петербурге, в качестве наследницы всероссийской короны свою племянницу – Анну Леопольдовну, супругу принца Антона Брауншвейгского, и ее новорожденного сына Иоанна Антоновича, коронованного почти сразу после рождения, как император Иоанн VI.
Дальнейшее, в традиционном описании выглядит, если говорить кратко, следующим образом – недовольные засильем иностранцев, гвардейцы возвели на престол последнего отпрыска Петра Великого – его дочь Елизавету, что было исторически прогрессивным и полностью соответствовало сложившейся ситуации и государственным нуждам.
Положительная оценка этого переворота, в котором полагалось видеть» «народное движение, направленное против преобладания иноземцев», стала неукоснительной традицией, и всякие сомнения долгое время были просто немыслимы. Более того, эта оценка является господствующей даже в работах последних лет, когда, казалось, не осталось ни одного не переоцененного события отечественной истории.
Я.А Гордин, например, даже полагает, что гвардия в событиях 1741 года, стала своеобразным российским парламентом, реализовавшим, пусть и своеобразно, волю народа, которому надоело изобилие немцев при дворе.