Ветвящееся время. История, которой не было
Шрифт:
Даже восторженно относящиеся к Елизавете историки вынуждены признавать, что население оказалось беззащитным перед самоуправством гвардейцев – особенно лейб – компанейцев, не признававших над собой никакой власти.
Через три дня после переворота началась неограниченная выдача вина гвардейцам, и уже вскоре сама государыня была вынуждена издать приказ офицерам «унимать» благородных дворян, которые «по улицам пьяные шатаютца».
Положение улучшилось только после отправки (не без труда) половины гвардии на войну со шведами, где пришлось приложить немало усилий, чтобы взять ее в руки. В действующей армии гвардейцы устраивали массовые драки, нападения на офицеров – иностранцев и их зверские избиения. Приходилось подавлять их буйство с помощью вооруженной силы, задействовав неразложившиеся армейские полки.(86,17)
Но еще до апреля 1743 года «шумство» и драки среди гвардейцев были обычными не только на улицах и в кабаках, но и в дворцовых покоях, где гренадеры пьянствовали и буянили (ну точь-в-точь, как если бы захватили вражескую столицу), водили себе с улицы для компании «неведомо каких мужиков», вывешивали в окнах подштанники на просушку, и могли заявится в любое учреждение, с указанием, как надо решать то или иное дело.
Имел место показательный случай – 19 летний сержант Невского полка Ярославцев, прогуливающийся в нетрезвом виде в обществе проститутки, (дамы этой профессии, по петровскому «Артикулу воинскому», «имеют быть с бесчестьем отогнаны от полков»), отказался уступить дорогу кортежу Елизаветы. «И бранили (солдат и шлюха – Авт.) тех ездовых и кто из генералов и из придворных ехали, матерно, и о той брани изволили услышать ее императорское величество…», – так хвастался лихой гвардеец приятелям после случившегося.(86,18)
Представьте себе на минутку, чтобы году в восемнадцатом какой – нибудь пьяный балтийский матрос обматерил бы даже не Владимира Ильича Ленина, или, скажем, Троцкого, но хотя бы командующего обороной Петрограда Зиновьева?!
Думается, всего вышеизложенного достаточно, чтобы по крайней мере показать, что воцарение Елизаветы отнюдь не было даром Божьим несчастным россиянам, гибнущим под иноземным игом.
И естественно, за этим следует вопрос – как могли развиваться события, не удайся переворот 25 ноября 1741 года?
К примеру, окажись среди гвардейских офицеров дворцового караула кто-то достаточно храбрый и решительный, и одновременно – верный присяге, и дворцовый караул встретил бы лейб-компанейцев огнем и штыками?
Что, если бы не брауншвейгское семейство было свергнуто и погублено, а Елизавета отправилась в тюрьму, монастырь, или ссылку, где и умерла?
Что, если не приближенные Анны Леопольдовны пошли в Сибирь, а елизаветинские сторонники? Что, если бы к смерти были осуждены не Миних, Остерман, Темирязев и Головкин, а несостоявшиеся лейб-компанейцы (пусть даже их, как первых, и помиловали бы)?
Или даже, «дщерь Петрову» каким – то образом обезвредили бы заранее, например, постригли бы в монахини – как планировала, одно время, Анна Иоанновна. Этому, кстати, воспротивился никто иной, как Бирон (именно этим, видимо и объясняется та симпатия, какую Елизавета питала к деятелям из его окружения – например, Бестужеву – Рюмину).
И – отметим это – во многих других странах, Елизавету еще задолго до событий, от греха подальше угостили бы отравленной конфетой, или, по крайней мере, сослали куда-нибудь подальше от столицы, под присмотр абсолютно надежных надзирателей. Или выдали бы замуж за границу – эта идея тоже одно время владела Анной Иоанновной.
…По прежнему армией командует фельдмаршал Миних, а государственными делами руководит Остерман.
Принц-регент Антон Брауншвейгский командует гвардией, изрядно почищенной, подтянутой, вымуштрованной, и отныне не мечтающей о том, чтобы вершить государственные дела.
Анна Леопольдовна и Антон Брауншвейгский правят, как минимум еще полтора десятка лет – пока их старшему сыну не исполнилось 16 лет. Конечно, они и после этого участвуют в делах государственных, и у автора нет оснований думать, что влияние их было бы вредным, а предшествующее правление – губительным.
Их старшему сыну – Иоанну Антоновичу суждено находиться на престоле очень долго.
Если принять во внимание, что средний возраст европейских монархов века ХVIII составлял порядка шестидесяти лет, то родившийся в 1740 году, он закончил бы свои земные дни уже в конце столетия, или даже в начале следующего.
Его младшие братья – великие князья великой Российской империи – становятся основоположниками новых знатных родов, представители которых играют немалую роль в будущем. Его сестры становятся мужьями европейских монархов и принцев.
Со временем, несомненно, вступил бы в брак и сам император – скорее всего, с какой – либо европейской принцессе из пристойного королевского дома (а не жалкого нижненемецкого княжества). Может быть, то была бы дочь короля датского, шведского или прусского, а то – как знать – и английского?
Или, быть может, желая укрепить свое положение в России, он связал бы себя узами брака с кем-то из знатных отечественных фамилий – Долгоруких, Голицыных, Воронцовых? Но надо надеяться, то был бы брак, обеспечивший продолжение императорского рода.
Конечно, он бы вряд ли написал, как то сделала Екатерина, пресловутый «Наказ» для Уложенной комиссии 1767 года, полный глубокомысленных рассуждений и высокопарных благоглупостей.
Хотя возможно, новое Уложение было бы все-таки составлено и принято.
Точно так же расцвел бы гений Ломоносова и открылся бы университет в Москве, а быть может, в Санкт-Петербурге, Риге или Киеве.
Может быть, положение с просвещением и культурой было бы менее печальным – ведь еще в конце столетия в Москве были только две книжные лавки. В провинции же книги были редкостью, причем не только учебники и серьезная литература – существовал целый слой отставных писарей и подьячих, кормившихся переписыванием простонародных, как бы сказали сегодня, «бестселлеров», про Еруслана Лазаревича и Бову – Королевича. (41, 379)
И стала бы невозможной ситуация, когда уже при Екатерине, канцлер – граф Воронцов (между прочим человек, соприкасавшийся долгое время с просвещенной Европой) с негодованием писал о своей племяннице Е. Р. Дашковой, что она де:«имеет нрав развращенный и тщеславный, больше в науках и пустоте свое время проводит».
Весьма вероятно, что и крепостное рабство было бы не усугублено, а облегчено, а то и заменено феодальными повинностями на германский манер.
Возможно, была бы введена и конституция, хоть немного ограничивающая самодержавие – как предполагали представители высшей знати еще при Анне Иоанновне.