Ветвящееся время. История, которой не было
Шрифт:
Наконец, немалая часть, прежде всего наиболее образованные и мыслящие представители дворянских верхов, особенно те, кто всегда был сторонником союза с Бонапартом, полагают, что необходимо извлечь из поражения уроки, и трезво проанализировать – что именно способствовало неудаче России и что обеспечило победу противнику.
Возглавить их вполне бы мог спешно возвращенный из ссылки Михаил Сперанский – не исключено, что Наполеон, высоко ценивший его таланты, мог бы «порекомендовать» Александру вернуть опального министра,(подобно тому, как в реальности сам Александр «порекомендовал» бывшего одесского губернатора де Решилье на пост премьер-министра бурбоновской Франции).(6,111)
Но господствующим
Раскол в верхах и, прежде всего, в царском окружении еще больше усиливается.
Военные сваливают друг на друга вину за поражение, раздувают малейшие ошибки, совершенные оппонентами, при этом выпячивая свои заслуги. Задним числом, в воспоминаниях, докладных записках, и просто в салонных разговорах, они все без исключения побеждают Бонапарта.
Припоминают, разумеется, и историю с неудавшимся сватовством французского императора к сестре царя. Вдовствующую императрицу Марию Федоровну открыто обвиняют в том, что именно ее неуступчивость привела страну к войне.
Если и после прежних, не столь тяжелых поражений, престиж Александра сильно падал, и придворные острословы, не стесняясь отпускали шуточки, относительно тильзитской и эрфуртской «Орды», куда-де царь ездил на поклон, то после Московского мира на российского императора окончательно стали смотреть как на простого вассала Наполеона.
Власть в меру сил реагирует на происходящее в высшем слое, в извечном российском духе «разобраться как следует, и наказать кого попало».
Отставка и опала ожидает Барклая де Толли, а вместе с ним и еще многих генералов, прежде всего тех, кто носил немецкие фамилии. На них официально возложена вина за поражение России и потерю Москвы. Одновременно, из России изгнаны многочисленные прусские генералы и политические деятели (таково одно из негласных требований все того же Московского мира). Впрочем, в свете проигранной войны все это вполне объяснимо.
Одновременно, пользуясь удобным случаем, Александр I наконец-то отделывается от Бенигсена, Палена и других участников убийства Павла.
Многие патриотически настроенные военные открыто обвиняют русского императора в малодушии, резонно отмечая, что существовала реальная возможность нанести французам поражение.
Более того, Александр даже получает анонимные письма с угрозами, и напоминаниями о судьбе его отца. (28,207)
Не исключено, что из этих настроений родились бы первые тайные офицерские организации – предтечи движения, аналогичного декабристскому.
Но к подобным мнениям мало кто прислушивается: одни готовы пресмыкаться перед Бонапартом, другие радуются, что Россия вышла из этой войны с минимальными жертвами.
Так складывается ситуация в высшем обществе. А что же остальное население?
Среди простого народа, реакция на поражение в войне совершенно иная. Прежде всего, как и в верхах, заметно снизился престиж царской власти, хотя и по совершенно другим причинам.
Конечно, Российской Империи и до того случалось вести неудачные войны, а последние десять лет так и вообще русская армия терпела от Наполеона одно поражение за другим.
Но на этот раз ситуация радикальным образом отличается от той, что была после Аустерлица и Шенграбена. Впервые за двести лет – со времен Смуты и польско-шведской интервенции – враг не только захватил огромные территории России и даже захватил одну из столиц, но и покинул страну неотомщенным, более того – триумфатором.
В массах происходит глухое брожение. Слышатся разговоры, что де «немцы» продали православную Русь «истребителю христианства» «предтече антихриста», «слуге Синедриона» и «врагу веры христовой» (так, или примерно так именовался Наполеон в посланиях Святейшего Синода начального периода войны).(28,184,267)
Но не только это. Крестьяне, успевшие отвыкнуть за время войны от помещичьей власти, мягко говоря, не слишком радостно воспринимают возвращение прежних хозяев. Вдобавок, многие из них с оружием в руках боролись с захватчиками, защищая Отечество и царя.
Дворяне пытаются «исправить» положение с помощью порок и прочих репрессивных мер. Вдобавок, многие из них в стремлении улучшить свои порядком пошатнувшиеся дела повышают оброк и усиливают барщину.
В лучшем случае крестьяне отвечают усилившимся бегством, в худшем – бунтами, в которых горят барские усадьбы. Попутно резко возрастает число разбойничьих шаек, во главе которых нередко становятся вчерашние партизаны. Можно предположить, что вскоре к их числу присоединились бы и начисто разоренные войной бедные дворяне и отставные офицеры. Так что персонажи, подобные пушкинскому Дубровскому или гоголевскому капитану Копейкину, имели бы неплохие шансы занять заметное место в русской литературе, изрядно потеснив всевозможных акакиев акакиевичей и раскольниковых.
Все происходящее усугубляется еще и тем что на очищенной французами территории приходится заново, на пустом месте, создавать государственную администрацию и налаживать управление. В таких условиях сполна проявляется некомпетентность, неразворотливость и бюрократизм российского чиновничества, так что невольно задумываются даже самые замшелые ретрограды.
В довершение всего имеет место глубочайший экономический кризис. Английских субсидий, которыми, в значительной мере были покрыты убытки от войны двенадцатого года, нет и не предвидится – не готовящийся же совместно с Бонапартом поход на Индию финансировать! Рубль, уже после Тильзита упавший в четыре раза, теперь не стоит почти ничего. Вдобавок, противник ввез в Россию огромное количество фальшивых ассигнаций. Это окончательно подрывает курс бумажных денег и ввергает финансовую систему едва ли не в полную катастрофу. Даже всех недюжинных способностей графа Канкрина, министра финансов при Александре, не хватает, чтобы хоть как – то исправить положение.
Стремительно разворачивается и набирает силу процесс оскудения и разорения поместного дворянства. Не секрет, что непримиримая позиция, занятая господствующим классом России по отношению к Наполеону, кроме всего прочего объяснялась и тем, что навязываемая России континентальная блокада чувствительно била по их карману. Ведь именно за счет продажи сельскохозяйственных продуктов в Британию дворянство получало изрядную часть дохода.(28,207) Ущерб несет и купечество – контрабанда английскими товарами, хоть и не прекратилась полностью, но весьма значительно уменьшилась. Кроме того, она стала заметно опаснее, поскольку, страшась наполеоновского гнева, русское правительство резко усиливает репрессии против нарушителей континентальной блокады. Полицейским и таможенным властям строжайше предписано преследовать и искоренять незаконный ввоз запрещенных товаров и жестоко преследовать виновных. Даже всемогущая прежде взятка помогает отныне далеко не всегда.