Ветвящееся время. История, которой не было
Шрифт:
Может быть, во всем этом и есть «великая сермяжная правда»?
Может быть, и самом деле, следом за А. Бушковым исторически справедливо было бы счесть их, цитируя слова Петра I из главы 15 «не воинами, но пакасниками», или, как выразился Милорадович, жертва и одновременно косвенный виновник событий на Сенатской площади – «мальчишками», опозорившими мундир офицера русской армии?
Как раз с точки зрения истории все выглядит совершенно иначе.
Посмотрим, кого же проклинает уважаемый красноярец, кого же он с такой странной злобой честит «дворянской махновщиной» (?!), «гвардейской сволочью», и даже «сытыми бездельниками»? (12,410)
Людей, доказавших свою любовь к Отечеству делом – на полях сражений Отечественно войны 1812 года. Героев Бородина, Лейпцигской «Битвы народов», людей, бравших Париж. Наконец, это люди, чьи административные и военные таланты и, что не менее важно, человеческие качества, высоко оценивала сама власть.
Прежние гвардейские путчи – как удавшиеся, так и провалившиеся, вовсе не были ориентированны на какие – либо изменения в обществе. В лучшем случае, движущей силой их было стремление сменить «плохого» императора на «хорошего» (взято в кавычки сознательно). А в большинстве случаев, участники рассчитывали выиграть что-то лично для себя, получить теплое местечко, имение, или новый чин (думается, автор достаточно убедительно показал это в главе).
В отличии от них, декабристы вовсе не стремились извлечь какие – то выгоды для себя лично, и это необыкновенно важно отметить. В отличии от своих предшественников – участников дворцовых переворотов эпохи «женского правления», они боролись не за кастовые или групповые, а за общегосударственные и, не побоюсь этого слова, общенародные интересы (как они их понимали). Они видели смысл жизни, свое предназначение в том, чтобы преобразовать окружающую действительность на основах справедливости и народного блага. Образно выражаясь, русские дворяне доросли до уровня граждан своего отечества. (109,89)
А, говоря менее высокопарно, поняли, что несправедливо и неправильно, чтобы одни люди были в собственности у других, чтобы можно было безнаказанно забивать до смерти солдат шпицрутенами, что военные поселения – форма изощренного издевательства как над армией и народом, так и над здравым смыслом. Что, наконец, положение, когда у России, по выражению де Кюстина, миллионы рук и одна голова, до добра не доведет (и ведь не довело!)
И – необходимо отметить одно весьма важное обстоятельство – это было первое действительно первое массовое российское движение, с ясной программой, с убежденностью в своей правоте, не стихийное, но глубоко обусловленное. Кроме непосредственных участников, были еще десятки – как минимум, тысяч активно и осознанно сочувствующих его идеям. Те, кто в случае успеха мог стать активными сторонниками нового правительства, и проводниквом его политики.
Что интересно, А. Бушков, вульгарный антикоммунист, [58] повторяет почти слово в слово идеи заслужено забытого ныне широкой публикой вульгарного марксиста – историка Покровского, об «обиженных самодержавием дворянах», «аристократической фронде», прямых наследниках участников дворцовых переворотов XVIII в. и тому подобном.
Тот же Покровский утверждал, что декабристы своим выступлением, напугав Николая I, сорвали две реформы, – конституционную Новосильцева и крестьянскую Аракчеева (о них упоминалось в предыдущей главе).
58
Вульгарный антикоммунист, – в данном случае не ругательство а беспристрастное определение убеждений уважаемого красноярца.
Кстати, в этой связи, автор не может отказать себе в удовольствии уличить уважаемого А.А. в элементарном незнании конкретных реалий России начала XIX века.
Например, Бушков ставит в вину Пестелю, что в проекте его конституции, тайная полиция именовались Высшим благочинием, и это будто бы изобличает лицемерие и коварные замысли всех без исключения декабристов. «Прямо таки оруэловское Министерстве Любви!» восклицает он по этому поводу. (12,467)
Между тем, термин «благочиние» обозначал в то время, говоря современным языком, всего-навсего, «правопорядок», а управами благочиния именовались… полицейские участки (незнание такой подробности особенно странно для сочинителя детективных романов).
Бушков, например, утверждает, что предполагаемое освобождение крепостных без земли способно было только навредить.
Во первых, освобождение предполагалось как раз с землей, ну а во вторых… Кому, осмелимся задать вопрос, оно могло навредить? Не самим ли крепостным, которых пороли до смерти на конюшнях (в последние годы об этом, за умильными речами о благолепии, имевшем место в царской России стали не слишком охотно говорить), которых по произволу помещика могли сослать в Сибирь? Или тем дворовым девкам, которых флегматичному замечанию самого Бушкова «таскали в баню». А.А, называющему себя верующим человеком, можно только порекомендовать, в соответствии с евангельским золотым правилом, хоть иногда ставить себя на место другого, и представить себя на минутку, скажем, крепостным помещика – самодура, имеющего привычку сечь своих подданных почем зря, да все семихвостыми плетками.
А вот как, по мнению Бушкова, развивались бы события в несчастной России, случись движению победить: «В стране действуют верные императорской фамилии войска, польские повстанцы, и массы крестьян поднявшихся на „бессмысленный и беспощадный“ русский бунт». Вдобавок, «…Революционная армия… раскалывается на несколько непримиримых лагерей, которые начинают войну по всем правилам» И вывод: «Как минимум несколько лет… тянется повсеместная гражданская война… все воюют со всеми… соседи начинают интервенцию… в лучшем случае отыщется сильная личность… жесточайшими мерами восстановит порядок» но, увы, к тому времени «страна будет залита кровью, выжжена и разграблена»(12,465). Аналогичной точки зрения, почти слово в слово придерживается и эмигрантский историк А. Керсновский «Трудно сказать, что произошло бы с Россией, в случае удачи этого восстания. Обезглавленная, она бы погрузилась в хаос, перед которым побледнели бы ужасы пугачевщины. Вызвав бурю, заговорщики конечно уже не смогли бы с ней совладать. Волна двадцати пяти миллионов взбунтовавшихся крепостных рабов и миллиона вышедших из повиновения солдат смела бы всех и все, и декабристов 1825 года постигла бы участь, уготованная „февралистам“ года 1917. Картечь на Сенатской площади отдалила… эти ужасы почти на целое столетие».(23,Т2,91)
Картина сколь пугающая, столь и бездоказательная. Во всяком случае, опыт предыдущих дворцовых переворотов – как в России, чья история была ими богата, так и в других странах, отнюдь не свидетельствует о возможности, а тем более – неизбежности, столь ужасного развития событий.
Но пока перейдем к историческим предпосылкам описываемых событий.
Общепринято связывать декабристское движение с войной 1812 года.
Если прежде подробные идеи прежде были достоянием крайне небольшого числа людей, то после нее идеи о ликвидации крепостного рабства, и замены неограниченного самодержавия чем-то более совершенным стали широко распространятся в высшем обществе.
Считается, что первая декабристская организация – «Союз спасения», возникла в 1816 году. Тайное общество ставило две основных цели – установление конституционного строя, и отмену крепостничества.
Спустя два года ее преобразовали в Союз Благоденствия. Это были организации, исповедующие ненасильственные способы борьбы.
Однако, известно, что еще осенью 1807 в Петербурге графом М.Ф. Орловым был организован офицерский кружок, где родилась первая программа реформ дворянских революционеров – «Проект преобразований», датированная 1808 годом. Таким образом, широкое движение передового дворянства против существующих порядков возникло не спонтанно, и не на пустом месте.