Ветвящееся время. История, которой не было
Шрифт:
Вполне мог бы быть среди государственных деятелей и Иван Тихонович Посошков, способный экономист-самоучка, оригинальный публицист и мыслитель, устами которого впервые в русской истории заговорило прежде молчавшее мещанство и посад (в реальности этот достойный человек после смерти Петра оказался в тюрьме, где и скончался).
Не исключено, что были бы и другие выдвиженцы из низов.
Ведь, говоря о петровской эпохе нельзя не отметить еще одну интересную деталь – хотя в массовом сознании господствует представление о «царе-демократе», обращавшем внимание лишь на личные заслуги, не ставя ни во
На патриаршем престоле (ничего похожего на Синод, естественно, не могло бы появиться), мог оказаться Феофан Прокопович – один из немногих по настоящему образованных и умных церковных деятелей.
Кстати, удобный случай коротко сказать о положении церкви. Она хотя и находится под определенным контролем государства, все же не попадает в то, по выражению позднейших богословов, «вавилонское пленение» к светской власти. Нет ни обязанности священников доносить на прихожан, ни запрета монахам держать перо и бумагу в кельях, ни запрета читать неугодные царю молитвы.(121,157) Хотя власть смотрит на раскольников по прежнему искоса, но и особых притеснений нет.
Что касается приоритетов внешней политики после окончания Северной войны, и обретения Россией выхода к Балтике, то ее главным стержнем ее является стремление к тому, чтобы включить в состав России все восточнославянские земли, восстановив славу древней Киевской Руси. Если Петр, стремясь заручиться поддержкой Августа Сильного, почти прекратил прежнюю политику защиты единоверцев на восточных землях Речи Посполитой, и даже помог подавить восстание Семена Палия на Правобережной Украине, направленное против польского гнета, то Софья напротив, проводит жесткую линию в отношении Варшавы.
Конечно, Польша еще достаточно сильна, несмотря на всю анархию (вернее, еще недостаточно слаба), да и нужно считаться с возможностью вмешательства в конфликт других стран (той же Франции). Так что при жизни императрицы западные границы России скорее всего не меняются. Но цели и намерения остаются прежними.
Только к началу второй половины ХVIII века, дождавшись окончательного разложения Речи Посполитой, преемники Софьи малой кровью присоединяет Правобережную Украину, Галицию, Белоруссию, Литву, а так же отошедшие к Польше после Северной войны Лифляндию и Курляндию вместе с Южной Эстонией. Это сделать тем более легко, что Европа как раз погрязла в очередной войне – Семилетней, и повторяется ситуация начала столетия, когда Россия не укрепляла своей кровью какую-либо из европейских коалиций, а мудро воспользовалась плодами чужих побед.
Остаток Речи Посполитой – «коронные земли» еще существует, может быть, какое-то время, пока их не делят меж собой Австрия и Пруссия – и отныне все проблемы, связанные с наличием внутри своих границ такого непокорного и гордого народа, как поляки, приходится решать исключительно этим странам.
…Императрица Софья Алексеевна, достигнув весьма преклонных
Уже современники сравнивают ее долгое правление с эпохой Елизаветы Английской, проводя параллели между двумя этими незаурядными личностями, и аналогии эти вполне уместны.
С точки зрения нашей реальности, ее царствование можно сопоставить с царствованием Екатерины II, но без всех темных черт, какими омрачено правление бывшей германской принцессы – от окончательного и безоговорочного превращения крепостных в рабов, до казнокрадства фаворитов и Пугачевского бунта.
Государство и общество развиваются поступательно, без резких рывков, и что особенно важно – равномерно.
Нет того, хорошо известного нам, без преувеличения, низкопоклонства перед Европой, того кажущегося ныне смешным тупого обезьянничанья (тут другого слова и не подберешь), которое характерно для высшего слоя послепетровской эпохи.
При этом надо отметить, европеизация эта еще очень долго была исключительно поверхностной и не представляла собой подлинного усвоения действительно высокой западной культуры.* Скорее уж, как это часто бывало в подобных случаях, и не в одной России, происходило активное заимствование пороков, при сохранении всех отечественных и вымывание всего того положительного, что было характерно для предшествующих эпох. Историческая наука именует подобное явление «кризисом ускоренной модернизации».
Правда, взгляд на Европу как на вотчину антихриста тоже сходит на нет.
Кто бы мог наследовать трон после Софьи? Вряд ли, как об этом уже говорилось, то был бы кто-то из ее детей или внуков.
Скорее, следующей государыней всероссийской, оказалась бы, как и в нашей реальности, дочь Иоанна, Анна Иоанновна, как и в нашей истории могшая стать герцогиней Курляндской.
Впрочем, это мог быть и кто-то из потомков другой племянницы Софьи; Прасковьи – той, что стала женой герцога Мекленбургского, а при определенном повороте событий даже Петра Алексеевича – в первом или втором поколении.
Но в любом случае, вне зависимости от конкретной персоналии на московском престоле, продолжилась бы политика постепенных и последовательных реформ.
Оценивая перспективы возможного развития по вышеизложенному сценарию, подытожим: Россия могла бы повторить (вернее, почти на полтора века предвосхитить) японский путь, творчески усвоив западный опыт и восприняв самое лучшее из него, при этом сохранив глубинные основы национальной культуры и самой жизни общества, не пытаясь слепо переделать его на голландский или немецкий образец. (13,344)
Важнее всего, несомненно, то, что верхи и вся образованная часть народа, великолепно осознают все отличия России от Европы; то, что Россия – особый мир, самостоятельная цивилизация (пусть и не употребляя подобных громких выражений); что «мы весьма мало сходствуем с другими европейскими народами». При этом не посыпая себе главу пеплом в раже самоуничижения и не надуваясь в пустой бессмысленной гордости самолюбования.
И именно исходя из этого неопровержимого факта строится вся политика властей.