Вейн
Шрифт:
Дан торопился. Юрка, как ни удивительно, темп выдерживал. Вейну даже интересно стало: попросит или нет о привале. Мальчишка молчал, облизывал сухие губы. Упрямый. Или тренированный? Дан нехотя придержал Кыся. Так и лошадей загнать недолго.
– Хозяин, – окликнул Юрка, поравнявшись.
Дан посмотрел с любопытством. Ему же это слово язык жжет!
– Я хотел спросить. Можно?
– Рискни.
– Если я знаю ориентиры Цитадели, я могу хоть откуда в нее попасть? Ну, из любого узла?
– Нет.
– Почему?
Шэт! Приказать бы мальчишке заткнуться, но скоро земли Обрега. Глядишь, и впрямь пригодится. Если не врет, конечно.
Дан напряг память. Как там говорил наставник? Умно, красиво. Аж под парту хотелось залезть и не высовываться. Узел – межпространственное нарушение структуры, возникающее на базисных… э… как там… и плотность усредненной основы обеспечивает… Тьфу! Дан Уфф, пожалуйте на пересдачу, бестолочь.
– Узел – это такая хреновина. Торчит из Середины, а на нее налипли другие миры. Вот сколько налипло, столько и входов-выходов. Если найдешь хреновину, на которую налип мир с Цитаделью, то в него выйдешь. Из другого – хоть тресни, не получится. Ясно?
Пацан кивнул.
Вскоре показалась дорога. Она выглядела безобидной, но вейн на нее соваться не стал и поехал вдоль обочины. Мелькнула каменная пирамидка, поставленная еще в те времена, когда Бреславль называли деревней. Темнело. На северо-западе проклюнулся Глаз Селезня, первая звезда на закате. Мальчишка уже не так бодро держался в седле, и Дан прикрикнул:
– Не спать!
Юрка мотнул головой, сел ровнее – и удивленно уставился вперед.
Вот они, Три сосны.
Небольшой хвойный лесок смолисто пах в разогретой солнцем степи. Тихонько бурчал родник. Беззвучно падали иголки – среди ветвей суетилась белка. Вейн тронул шершавый ствол и попросил, как обычно: «Благослови его, пресветлая Иша». Того, кто сотню лет назад забрел сюда через проекцию и высадил – бог знает зачем! – три крохотные сосенки.
Юрка тяжело сполз на землю.
– Чего расселся? Коня почисти. И марш за хворостом.
Пацан хмуро посмотрел через плечо.
– Я пару минут всего.
Ну, сам напросился! От пинка по хребту Юрка охнул и повалился, скользя ладонями по хвое.
– Живо!
Мальчишка выругался шепотом, по-своему, но вейн уловил знакомые слова.
– Разговорчики! – прикрикнул на слугу.
На приказания Дан не скупился, гонял пацана в хвост и гриву и, только когда в котелке забулькал, доходя, кулеш, разрешил:
– Садись, ужинать будем.
Мальчишка рухнул на лапник.
– Только ложки сначала достань, – злорадно добавил вейн.
Юрка резанул взглядом – ух, волчонок! – но поднялся.
Ели, старательно дуя на горячее варево. Мальчишка, даром что голоден, не суетился. Не сопел, не чавкал. Видно, приходилось ему сиживать за приличным столом и манеры растерять не успел.
– Слушай, парень, а тебя не учили, что кому попало доверять не стоит? – не выдержал Дан.
Юрка глянул исподлобья:
– А как же. Не садиться с чужими в машину и не брать от плохих дяденек сигареты.
– Так какого Шэта ты со мной поперся?
– Мне нужно в Бреславль.
Да, неудивительно, что Тобиус просил за пацана, – задолбает хуже дятла.
– А может, я извращенец? Ты мой слуга, прикажу штаны спустить, что делать будешь?
Юрка мотнул головой, сбросив на лицо вороную челку.
– Не прикажете. Про вас Желька говорила, аж облизывалась.
Вот неугомонная баба!
– Ну, должно же быть разнообразие. Вчера Желька, сегодня ты.
Пацан сжался в комок, того и гляди – порскнет в степь.
– Или на мясо тебя взял, а? Жратва кончится, начну по кусочку отрезать. Как такой расклад?
– Невыгодно, – огрызнулся Юрка. – На жаре протухну быстро.
Дан засмеялся.
– Ладно, иди дрыхнуть. Не трону я.
Мальчишка старательно закутался в куцее одеяло и закрыл глаза. Не засыпал он долго, вейн слышал неглубокое дыхание. Потом усталость взяла свое, и Юрка засопел.
Дан скинул кожаный жилет, рубаху. Мягко ступая, прошел мимо пацана. Стреноженный Кысь поднял башку и посмотрел на вейна, тот успокаивающе погладил коня по крупу. Увалень повернулся задом, махнул хвостом.
Ветер теребил перья на амулетах. Тускнели желто-красные отблески костра, и степь теряла цвет, становясь черно-белой. Призрачно светилась полоска солончака. Бормотала ночная птица. Круглая луна нависла, точно яблоко – протяни руку, сорвешь. Вейн жадно вобрал ноздрями воздух. Он пах травой и землей, нагревшейся за день. Живой, полнокровный, не то что в горах. Хоть во флягу набирай и пей, как тошно станет.
Напряг на груди мышцы и расслабил, со звериной радостью ощутив, как сильно и послушно тело. Родись он хищником с длинным хвостом, зарычал бы от удовольствия и перекатился с боку на бок, дрыгая лапами. Но он был человеком и просто лег ничком, раскинув руки. Под левой – спорыш, под правой – клевер. Стучало сердце, близко-близко к земле, и казалось, степь пульсирует ему в такт. Ветер трогал голую спину.
Дан перевернулся. Сонная земля покачивала, плыли над головой созвездия. Вон летит Селезень, ярко светится его Глаз. Скользит неспешно Челн, распустив парус. За Млечной Тропой его ждет Дева. Вейн сказал вслух:
Полночный звон степной пустыни,Покой небес, тепло земли,И горький мед сухой полыни,И бледность звездная вдали.Это читал Игорь. Менестрель – тогда еще новичок на Середине – долго упрашивал показать ему степь, настоящую, а не ту, что за обочиной тракта. Дан не соглашался, посылал к другим проводникам. Боялся: ну, как не поймет? Игорь же прицепился, точно блоха к кудлатой шавке, и все-таки уговорил.
Ночью они ушли подальше от костра. Лежали, и Дан учил менестреля слушать дыхание земли. Говорил, глядя в звездное небо:
– Горы, леса – это все сверху. Нарост, ороговение. Степь – земная шкура.
Он не мог объяснить, не находил нужных слов. Водил ладонями по траве, чувствуя пульсацию живых токов.
– Как у лошади, понимаешь? Положишь на холку руку, и мышцы под ней ходят.
Игорь долго молчал, потом тихонько засмеялся:
– Ты язычник, Дан. Ты… Черт возьми!
Земля качала их обоих, несла навстречу звездам.