Вейн
Шрифт:
– Держись!
Вейн подхватил его и потащил по лестнице.
– Пустите, – дернулся Юрка.
– Тихо-тихо, мы уже пришли. Ты молодец, правда! Немножко не дотянул. Вот твоя комната.
Вейн помог расшнуровать кроссовки. Юрка лег, натянув одеяло на голову. Ну, чего они не уходят? В Верхнелучевск, к партизанам, на Лысую гору – куда угодно!
– Тебе сейчас будет очень хреново, – сказал Грин, присаживаясь на край постели. – Тоскливо и муторно. Это нормально при истощении, нужно перетерпеть. Завтра уже станет полегче. Как только появится госпожа Ласовская, она тебя посмотрит. Слышишь?
Тронул за плечо сквозь толстый слой ватина.
– Чего молчишь? Ох, и характерец у тебя! Извини, но мы действительно не можем остаться. А я потом вернусь, вот увидишь.
– Обойдусь. Счастливо, – буркнул Юрка.
– Зря ты так.
Вейн поднялся.
Очень хотелось крикнуть: «Алекс, подождите! Простите меня!» – но Юрка закусил губу. Почему у него все так глупо, неправильно получается?
Какая-то заминка. Шаги. Открылась дверь – стали слышны голоса из обеденного зала. Закрылась.
…черт бы их всех побрал! Юрка откинул одеяло.
– Чего встал? До свидания!
Егор переминался на пороге.
– Тебе обязательно нужно поругаться? – спросил он сердито. – Я не хочу!
У Юрки скребло в горле, и он промолчал.
Натадинель мучился, не находя слов:
– Ты же сможешь… Ну, потом… И вообще, я понимаю: Разведка, Кира там…
– Понимает он, придурок! – не выдержал Юрка. – Тебя убить могут! И Грина! И Талку твою! А я даже не узнаю!
– Юрка…
– Да иди ты!
Он закашлялся, в груди резануло болью.
– Ладно, – Егор хлопнул ладонью по косяку, – я постараюсь, чтобы не убили.
Закрылась за ним дверь.
Юрка уткнулся в подушку и закусил наволочку. Его колотило. «Это узел. Это просто узел, я надорвался!»
Вечером приехала Олза Ласовская. Юрка вспомнил ее: женщина с черными косами, что сидела с Грином в кафе. Она деловито смазала ссадины и прощупала ребра. Юрка отвечал на ее вопросы, а сам думал: «Егор, наверное, уже встретился с отцом».
Олза помогла переменить одежду – скорее всего, Тобиус пожертвовал рубаху из своих, слишком уж была громадная, – и подоткнула одеяло.
– Спи, млоджик.
«Мальчик», – понял Юрка. Ответил на пшелесском:
– Нашли деточку.
– Ты… оттуда?!
Говорить не хотелось.
– Ну, – выдавил он. – Пробегом.
– Господи… – Женщина прижала к груди руки. – Хоть бы что-нибудь узнать!
Язык ворочался с трудом, слова казались тяжелыми, точно булыжники:
– Воюют. Ольшевск не взяли. Грин обещал скоро вернуться, расскажет.
Теплая ладонь потрогала лоб и осталась лежать, согревая. Глаза у Юрки закрылись, его потянуло в сон.
– …поезда уже не ходили, мы набились в грузовик. В первую же бомбежку убило шофера и двух девушек, не успели выскочить.
Голос то отдалялся, то звучал разборчиво. Он не мешал Юрке.
– Согнали в бараки. Старые, возле Мелькомбината. А потом пришел такой толстомордый и давай по счету выдергивать. Хорошо, я паспорт успела под доску спрятать. Построили – и на окраину, за железнодорожный вокзал.
Главное – пусть Олза не убирает руку.
– Бежала так, что сердце из груди выпрыгивало. У реки нас почти догнали, если бы не Алекс… Сюда попали, перепугались: как так, что за другой мир?..
В землянке пахло древесиной, ваксой и оружейным маслом.
– …плюс сопровождение. Не дай бог, индивидуальная сопротивляемость, кому-то придется вести их через лес. Получается, восемнадцать, – сосчитал Грин. – Если по максимуму. Хотя, конечно, бойцов можно обратно своим ходом отправить.
Егор понимал, что его не возьмут, и даже не пытался заикнуться. Наоборот, отодвинулся в тень и оттуда смотрел на отца, освещенного керосиновой лампой. Лицо у подполковника стало суше, натянулась кожа на скулах. В уголках глаз глубже пролегли морщины. Иногда, забывшись, отец касался груди с левой стороны. Сердце? Но ведь он никогда не болел!
– …несколькими партиями, по трое, – говорил вейн. – Четыре промежуточных узла. И полчаса перерыва между каждой ходкой.
Седины в волосах больше, чем до войны, но подстрижен аккуратно и чисто выбрит. Белеет свежий подворотничок. Поблескивают планки мундира, наброшенного на плечи. Когда отец поднялся им навстречу, мундир упал. «Егорка… Сынок!» Егор хотел крикнуть: «Папа!» – но булькнуло в горле, и вышел сдавленный писк.
– Итого, минимум пять часов.
– А как-нибудь так, чтобы ты под конец не помер?
Вейн хмыкнул.
– Ладно, восемь.
Егор, спохватившись, прислушался к разговору. В городе к концу месяца ждали гран-обгерштерна. Высокий чин должен был задержаться на день, а после отбыть в Лучевск. Торжественный ужин планировали в Доме офицеров, том самом, где работала на кухне Тамира Карагалицкая. Она согласилась пронести в здание мину. Все складывалось удачно, если бы не одно «но»: после взрыва семьи комсостава точно отправят в Белый карьер.
– Мы можем встретить их возле старой пасеки.
– До нее еще нужно добраться. Женщины, ночью, с ребятишками…
– Детей отправим с тобой, – отец коснулся карандашом отметки-узла.
Карта лежала неровно, наползая краем на бумаги. От движения подполковника она сбилась, и несколько листков спланировали на пол. Егор наклонился. С крупнозернистой, контрастной фотографии смотрел он сам, с петлей на шее. «Вот так пшелесская власть…» Поднял, аккуратно свернул – пополам, еще раз. Загладил ногтем линию сгиба и снова спрятал листовку под карту. Отец внимательно следил за его руками.