Вейн
Шрифт:
Часа через два неспешного хода стало теплее. Деревья раздались, пропуская свет. За гигантскими стволами что-то блестело, и вскоре Юрка очутился на берегу маленького озерца.
– Привал, – скомандовал он вслух.
У берега вода прогрелась, дальше, на глубине, обжигала холодом. Юрка побултыхался, громко ухая и подвывая. Эх, в баню бы сейчас! Кое-как оттерся песком, постирал одежду и развесил на дереве.
На завтрак – или полдник? – прикончил остатки припасов, допил кумыс и набрал во фляжку воды.
Футболка высохла, джинсы
Он по-прежнему не знал, куда идти, и потому просто закрыл глаза и крутанулся на месте.
– Я – вейн, я – смогу.
Снова выпало на запад, и Юрка – тайком от самого себя! – обрадовался. А если бы другое направление?..
Становилось жарко. Снова захотелось есть, хоть кору грызи. Какое-то время Юрка шепотом материл Дана, приговаривая:
– «Захочешь – почуешь»! С-с-котина! Тебя бы сюда!
Сам-то, поди, уже в Бреславле. Сидит в трактире и жрет. Мясо, здоровущий кусок. К нему жареная картошка с луком, сметаной, еще хлеб с сыром и… Чтоб ему подавиться!
Шмыгнул носом и вдруг почувствовал странный запах. Не табака с ромом, а скорее, тухлых яиц. А вдруг Дан ошибся? Вдруг для него, Юрки, узел пахнет иначе? Побежал. Сумка хлопала по спине, подгоняя. Воняло все сильнее. Юрка с размаху выскочил на обрыв и еле успел зацепиться за ветку.
– Черт…
На дне котлована бурлила жижа, подернутая маслянистой пленкой с радужными разводами. Пленку с чавканьем разрывали пузыри. Деревья, росшие по краю, казались мертвыми. Торчали голые сучья, кора вздулась и пошла черными наростами.
– Тьфу, гадость.
Пузырь вынырнул у ног и лопнул, распространяя зловоние.
Тьма опустилась резко, точно с неба упало черное покрывало. Вейн остановил Кыся и положил ладонь ему на шею, успокаивая. Проекция? Но пахнет клевером и душицей, слышится шорох травы, приминаемой ветром. Дан спешился и пошарил по земле. Да, он все еще в степи.
– Тихо, парень, тихо, – сказал Кысю. – Шэт его знает, куда мы попали.
Конь нервничал, но несильно, и это настораживало. Когда проекция и хищники – понятно. Драться или удирать, вот и все занятия. А сейчас что делать? На всякий случай вытащил нож. Можно, конечно, снять с седла арбалет, но в кромешной темноте от него мало проку.
– Мы дергаться не будем, мы осторожненько…
На горизонте взвился белый огонь. Прыжком выметнулся вдоль неба к Дану, собрался в комок и хищной кошкой упал на землю.
У вейна сперло в груди. Так, значит, не все, что рассказывают о межсезонье, – сказки!
– Здравствуй, Оракул, – сказал он.
Сияющий зверь мигнул. Глуховатый голос произнес с оттенком удивления:
– И ты.
Дан озадачился. Что – он? Пришел? Что-то сделал неправильно?
– Ты назвал меня Оракулом, – объяснил голос.
– Разве это не так? – осторожно спросил Дан. Все-таки брешут, собаки!
– Нет.
– А как тебя называть?
– Оракул. Ты назвал меня так.
– Значит, я могу спрашивать?
Полыхнуло и гулко ударило по барабанным перепонкам. Дан зажмурился, из-под век потекли слезы.
Когда он смог открыть глаза, темнота уже не была такой густой, в ней мерцали опаловые капельки. В их свете вейн разглядел людей. Ближе всех стоял пожилой священник. На два шага дальше – жрица Йкама. За ней парень, в котором Дан узнал господина Эрика. Потом Игорь с винтовкой на плече, в опущенной руке менестрель держал гитару. Грин в походной куртке. Мальчишка, оставленный у жузгов. Кто-то еще, незнакомый.
– Спрашивай, – разрешил отец Михаил.
Йорина кивнула.
Дан понимал, что жрицы на самом деле тут нет, но на всякий случай избегал смотреть ей в глаза.
– У меня все получится?
– Это неправильный вопрос, – сказал отец Михаил голосом Оракула.
Да, действительно, что значит – «все»?
– Я дойду до Бреславля?
– Не то, – с сожалением произнес Грин.
Вейн разозлился:
– А ты тут при чем?
– Я – Оракул.
– Хорошо! Тогда скажи, Йорина знает, где я сейчас?
Ответило то, что приняло облик жрицы:
– Неважно.
Тьфу ты!
Отец Михаил поторопил:
– Спрашивай. Время уходит.
– Я спросил!
– Нет, – покачал головой менестрель.
Дан скрипнул зубами.
– Я успею до конца межсезонья? Йоры идут по следу? Оракул ты или нет, Шэт побери?!
Всхрапнул Кысь, напуганный криком вейна.
– Я – Оракул, – сказал Грин. – Ты сам меня так назвал.
– Тогда отвечай.
– Ты задаешь не те вопросы, – возразил отец Михаил.
Так, может… у Дана пересохло в горле, и он хрипло спросил:
– Я останусь в живых?
Настоятель Взгорского монастыря смотрел с жалостью и укоризной. Совсем как десять лет назад, когда после очередной выходки Дана, растерзанного, с разбитым носом и коленками, привели к нему в кабинет.
– Отец Михаил…
– Он не спросит, – перебила Йорина. – Чтобы спрашивать, нужно сомневаться.
– Да, – согласился менестрель, развернулся и пошел в темноту.
Дан сжал кулаки.
Они уходили. Грин, Юрка, те, кого Дан не смог разглядеть.
– Подождите! Отец Михаил! Я не понял, так «да» или «нет»?
– Я не могу ответить. Ты не задал вопрос, – терпеливо объяснил настоятель и пошел за остальными. Опаловые светляки роились вокруг него, утягивая за собой темноту. Дан уже мог разглядеть свои руки и морду Кыся. Конь тревожно фыркнул ему в лицо.
Пахло не так, и шумело иначе. Вейн оглянулся.
Из-за горизонта накатывало море. Сизые волны несли мелко искрошенный лед, подминая степную траву. Испуганно кричала чайка. Первый вал был низким, он только пробовал горячую землю на вкус. А дальше вода поднималась стеной.