Входят трое убийц
Шрифт:
Все время, пока Эбб говорил, он чувствовал за своей спиной тяжелое дыхание, дыхание, свидетельствовавшее — а может, это только казалось Эббу — о напряженном интересе. Это дышал лысый фармацевт, который, не проронив ни слова, следил за разговором. И Эбб, не закончив предложение, круто повернулся на каблуках — он считал, что лорд Питер не смог бы сделать это быстрее и неожиданнее, — и сунул свою находку под нос фармацевту.
— А вы, месье! — резко спросил он. — Что можете сказать вы? Выузнаёте эту бумагу?
Он вперил свой льдисто-голубой взгляд в фармацевта, словно желая принудить того говорить правду.
И не было сомнений, тот уже готов был что-то сказать. Но вдруг взгляд фармацевта поверх очков встретился
— Я ничего не знаю, — сухо сказал он.
Эбб снова повернулся на каблуках и отвесил хозяйке поклон, полный иронии; Эббу, во всяком случае, хотелось, чтобы он был полон иронии.
— Благодарю вас! Конечно, меня все это не касается. Я просто хотел, любезные дамы, избавить вас от неудобств допроса в полиции!
Он помедлил на пороге, словно желая предоставить им последний шанс. Но никто этим шансом не воспользовался.
— Нам нечего скрывать от полиции, месье. Мы будем рады ее представителям. Пусть приходят!
Эбб повторил свой иронический поклон и вышел на улицу. За закрытой дверью послышался поистине вавилонский гул голосов. Хозяйка, обе дочери, фармацевт — все, казалось, заговорили разом; впрочем, фармацевт говорил меньше других. Но разобрать слова было невозможно. И все же Эббу казалось, что в одном он убедился: провизор что-то видел, о чем и хотел рассказать Эббу, когда этому помешала хозяйка. Само собой, если полиция его принудит, он заговорит. Но даже если он заговорит и если будет установлено, что бумажка в кармане Эбба имеет отношение к исчезнувшей упаковке с ядом, это ни на шаг не приблизит Эбба к решению главного вопроса: использован ли этот яд против Артура Ванлоо и если да, то кем?
Эбб извлек из кармана два других листка бумаги, добытые во время утренней вылазки, и стал их изучать. Он перебрал в уме всех членов семьи Ванлоо и их ноги, насколько они запомнились ему с того вечера, который он провел на вилле. У коренастого Мартина ступня была короткая и широкая, ступни Аллана соответствовали его худой долговязой фигуре. Отпечаток следа, срисованный Эббом, принадлежал либо женщине, либо мужчине с необычайно изящными ступнями. Может, юному Джону? Определенно ответить на этот вопрос было трудно, но Кристиану не верилось. Старая миссис Ванлоо? Мысль о том, что она может среди ночи стучать в окно внуку, чтобы он впустил ее в дом, была настолько нелепой, что о ней не стоило и упоминать! Чем дольше изучал поэт отпечаток, тем тверже становилась его решимость проверить теорию, которая вызвала такой приступ веселья у директора банка Трепки, теорию, основанную на том, что Артура Ванлоо могли посетить его политические единомышленники…
Отбросив сомнения, Кристиан направил свои стопы в редакцию газеты «Эклерёр», которая помещалась на улице Сен-Мишель. Газета была консервативным печатным органом всей Ривьеры. Она вела ежедневную ожесточенную борьбу со всеми возмутителями общественного спокойствия, среди которых почетное место, конечно, занимали левые. Там наверняка знали, где можно найти представителей того круга, в котором с таким упоением вращался Артур Ванлоо. Эбб не ошибся.
Штаб-квартира упомянутого круга помещалась в долине Карреи. Эбб поинтересовался, слышали ли в газете об Артуре и его деятельности. Кое-что слышали! Месье Ванлоо очень долго был для газеты загадкой и сучком в глазу. Загадкой, потому что было и осталось непонятным, как это богатый англичанин из уважаемой семьи мог удариться в такого рода агитацию. Сучком в глазу, потому что газета, как бы ей этого ни хотелось, не могла рассчитаться с ним по заслугам. Он ведь был англичанин, а спору нет, побережье зарабатывало на англичанах… Ну а находится красный «кружок» в долине Карреи в том же доме, что кафе дю Коммерс.
Кристиан Эбб медленно шел по упомянутой долине. Здесь поднимались вверх светло-зеленые канделябры платанов, здесь пахло розами, апельсиновыми деревьями и сжигаемыми листьями эвкалипта, а посреди долины по серовато-белому известняковому ложу катила свои воды река Карреи. Эбб зашел в кафе дю Коммерс и осведомился, верно ли, что в здешнем доме располагается Центральный комитет компартии Ментоны и ее окрестностей. Комитет и в самом деле располагался в доме, но в настоящую минуту он проводил пленум в другом месте, а именно на площадке для игры в шары, как раз напротив, по другую сторону улицы.
Игра в деревянные шары, которую во Франции называют boules, а в Италии boccieи которая развращает ничуть не больше, чем игра в крокет, происходит на площадке из утоптанной глины. Эбб увидел группу людей в рубашках, с б ольшим или меньшим успехом бросающих шары, за ними с мальчишечьим азартом следили другие игроки. В тени тростникового навеса стояли столики, уставленные бутылками и стаканами. Мгновение спустя Эбб уже сидел за одним из столиков на скамейке рядом с пятидесятилетним возмутителем спокойствия. Поэт заказал бутылку и два стакана у официантки, кстати сказать, редкой красотки…
Знакомство с соседом поэт свел очень быстро. Оказалось, что это ремесленник, разорившийся, во всяком случае по его словам, оттого, что настали плохие времена, и по этой самой причине вступивший в партию, которая обещала в ближайшее же время установить тысячелетнее царство. Узнав, что Эбб норвежец, собеседник выразил готовность дать поэту любую информацию. Ведь партийная газета рассказывала, что Норвегия — а может, Швеция? — совершенно коммунистическая страна, а Копенгаген — а может, Амстердам? — прямой филиал Москвы. Знал ли он Артура Ванлоо? Un brave homme, [28] хотя и англичанин, и flls de famille! [29] Мало кто в Ментоне сделал для левых столько, сколько он! Выступал на собраниях, расклеивал воззвания прямо перед лицом грязных буржуев! Видана ли подобная преданность? Un brave homme, que j'vous dis!Говорю вам, малый что надо!
28
Славный малый (фр.).
29
Здесь: из богатой семьи (фр.).
Молодой человек с черной челкой, который в паузах между бросками шаров, прислушивался к разговору Эбба с его соседом, вдруг просунул между ними голову.
— Артур? Un brave homme?Да никогда в жизни! Ханжа, как все англичане! Разве в Англии есть левые? Нет! То-то же! Лицемер, а может, шпион — вот и все, que je te dis!говорю тебе.
— Ты преувеличиваешь, Марсель, — сказал бывший ремесленник, испугавшись, что выдал сомнительному клиенту слишком щедрые векселя. — Ты преувеличиваешь, товарищ, — сказал он и огляделся по сторонам, словно боялся, что за ним уже следит глаз Москвы. — Артур был из богатой семьи, но таких хороших коммунистов, как он, мало, que je te dis!
— Xa-xa! — рассмеялся парень с черной челкой. — Не будь Жаннины, думаешь, он потратил бы на нас хотя бы пять минут? Ты как был дураком, так дураком и остался, тебе всякий может внушить что захочет, — que je te dis!
— Ты преувеличиваешь, товарищ, — пробормотал сосед Эбба, оглянувшись, словно боялся, что за ним уже прибыл «черный ворон» ЧК. — Ты преувеличиваешь! И почему бы ему не интересоваться Жанниной? Ты помнишь, что сказано в Программе? «Половые отношения должны выйти из сумрака, куда загнала их буржуазия, и…» У тебя ведь нет единоличного права на Жаннину! — закричал он, когда Марсель замахнулся, словно собираясь полезть в драку.