Входят трое убийц
Шрифт:
— С кем?
— С месье Алланом Ванлоо, который должен подписать чек!
— Как я могу быть с ним в заговоре? Я в городе приезжий и…
— А кто вам дал мой адрес? — торжествующе закричал ростовщик. — Отвечайте! Ваша хитрость не пройдет, мой дорогой месье!
— Я вас не понимаю, — пробормотал доцент. — Месье Аллан Ванлоо даже не подозревает о моем визите к вам. Даю вам честное слово, мой чек в полном порядке! Я…
— Уверяйте в чем хотите! — вопил человек в качалке, а его смуглая рука трясла колокольчик. — Вам меня не провести! И Аллану Ванлоо тоже! Так и скажите ему при встрече! И пусть, прежде чем еще кого-нибудь посылать ко мне за деньгами, вспомнит про двадцатое число! Так и скажите ему, это мое последнее напоминание!
Качалка летала взад и вперед, как обезумевшая катапульта,
Аллан Ванлоо оплачивал свои удовольствия, авансом тратя будущее наследство. Доцент вспоминал своих товарищей по университету, которые с помощью векселей и займов добывали средства для развлечений. Потом это дорого обходилось — им самим или другим. А то, что было дорого в Швеции, наверняка было очень дорого на Ривьере. «Скажите ему, пусть вспомнит про двадцатое число». До двадцатого оставалось недолго — немногим больше двух недель. «Человек, у которого за душой нет и, скорее всего, никогда не будет ни сантима»…
Пока что, решил доцент Люченс, два первых вопроса можно оставить без внимания. Третий сулил обильную пищу для размышлений.
4
Доцент медленно шел домой по променаду. На востоке виднелись красные скалы, где когда-то, пятьдесят тысяч лет назад, первобытный человек Homo primigeniusзаложил славу Ривьеры как места, где можно было перезимовать; на западе высилась гора T^ete du chien, [37] охраняющая Монте-Карло. Пятьсот веков… Но так ли уж велика разница между теми, кто разгрызал медвежьи кости, чтобы добраться до мозга, и теми, кто ужинал на серебряной посуде после попыток сорвать банк? И те и другие в равной мере были готовы на все, лишь бы удовлетворить свои потребности и страсти.
37
Собачья голова (фр.).
Доцент вздрогнул. Кто, как не Мартин Ванлоо, сидел перед баром мадемуазель Титины? На его столике стояла наполовину опорожненная бутылка шампанского, и, судя по виду Мартина, выпитое уже оказало на него свое действие. Он увидел доцента и стал делать энергичные знаки, подзывая его к себе. Люченс отозвался на зов прежде всего из вежливости, то был отклик на вчерашнее гостеприимство. По какому случаю Мартин предавался возлияниям?
Ответ на этот вопрос не заставил себя долго ждать.
— Са-садитесь! — попросил Мартин. — Have one on me… [38] — ясное дело, плачу я, как же иначе! Бокал месье Люченсу! По-вашему, я начал с утра пораньше? Но, скажу вам, нервы мои этого требуют! Сначала эта смерть, а потом этот болван доктор, который потребовал вскрытия! Вскрытие! Смех один! Я с-сказал ему это с-сразу… Думаете, он меня послушал? Вскрытие! Будто Артуру м-могло в голову прийти покончить с с-собой! Или дать себя убить! Смех один! Что ж… я уступил… мы уступили, и вчера днем он провел это свое вскрытие. Конечно, без шума… просто чтобы с-свою с-совесть профессиональную успокоить… Смешно… но чертовски для нас неприятно!
38
Выпейте стаканчик, я угощаю (англ.).
— И что же, — спросил доцент не без легкой дрожи в голосе, — каков результат вскрытия?
Мартин взглянул на Люченса поверх бокала.
— Что за странный вопрос! Неужто вы думали, что Артуру могла прийти в голову мысль покончить с собой? Или дать себя убить? Ev'ything a'right, of course!Ясное дело, все в порядке! Никаких следов стилета, пуль, удушения или яда! Так что послезавтра погребение в семейной часовне.
Доцент схватил полный бокал шампанского и залпом его осушил.
То-то будет смеяться директор банка Трепка! Люченс уже заранее слышал его смех.
Глава шестая
Лорд Питер идет к доктору, мистер Френч — в библиотеку, а отец Браун — в кондитерскую
1
Доцент Люченс не ошибся: Трепка смеялся. Но Люченс не мог предвидеть, каким неудержимым будет веселье банкира. Датский член детективного клуба хохотал так, что по его розовым щекам струились слезы, а крошечный ротик едва не разорвался. При этом банкир со стонами излагал свои мысли и рассуждения по поводу результатов вскрытия. Ох! Ха-ха-ха! Вот что бывает, когда любители начинают изображать Шерлока Холмса! Ох! Ха-ха-ха! Вот что бывает, когда они начинают собирать оберточную бумагу и отпечатки! Трое братьев препираются между собой, им не хватает денег, но каждый из них рассчитывает на наследство. И вот один из них умирает — вжик! стало быть, один из оставшихся его убил! Истинная шведско-норвежская наивность! Святая простота…
— Очень смешно! — прошипел доцент, которого начали раздражать насмешки банкира над поэтом и над ним самим. — Смешно во всех отношениях… если отвлечься оттого, что лично яобычно не веселюсь, когда кто-нибудь умирает! Но позвольте мне обратить внимание на одно из ваших замечаний, милейший Трепка. Вы говорите, что каждый из братьев ожидает наследства. Откуда вы это знаете? Вы что, узнали, как составлено завещание?
Смех банкира прекратился точно по мановению волшебной палочки. В его голове стремительно завертелись мысли. По тому, как было составлено завещание, вовсе не все братья могли рассчитывать на наследство. Но если он признается, что ему это известно, он обнажит свою ахиллесову пяту — обнаружится, что он предпринимал расследование! А расследование плохо вязалось с тем высокомерием, с каким он отнесся к соображениям двух своих коллег. Нет, ни одна душа не должна знать о шагах, которые он предпринял!
— А почему бы завещанию не быть таким, каким обычно бывает завещание? — огрызнулся банкир. — Какие у вас основания в этом сомневаться? — спросил он, перенося боевые действия на территорию противника. — Или вы пытались узнать, как оно составлено? — вопросил он тоном, который явственно показывал, что у него на сей счет имеются определенные подозрения. — Если нет, то самое время это сделать! — презрительно засмеялся он. — Даже самые фантастические теории должны иметь под собой хоть какое-то обоснование!
— Нет, — спокойно сказал доцент, — я не пытался узнать, что написано в завещании. Это была бы слишком щекотливая задача для простого историка религии. Она больше подходит для директора банка, — добавил он, бросив на директора банка поверх очков взгляд, от которого Трепка уклонился. — Но мне — гм — довелось побеседовать с одним из местных жителей, который обронил весьма любопытное замечание. Он сказал, что один из братьев Ванлоо не имеет ни гроша и «кто знает, получит ли хоть какое-нибудь наследство». Если бызавещание было таким, каким обычно бывает завещание, вряд ли на этот счет возникли бы сомнения. Но если, напротив, все состояние предназначено одномуиз братьев, сразу же обнаруживается некоторое основание для — гм — фантастических теорий. Как, по-вашему?
— А кто тот человек, с которым вы говорили? — спросил Трепка. «Наверняка Люченс побывал у Пармантье», — пронеслось в его мозгу.
— Этот человек, — уклончиво ответил доцент, — вполне достоин доверия. Я повторил его слова, просто чтобы показать, что сомнение может быть построено на такой же зыбкой почве, как и вера. Эту истину человечество забыло за последние два столетия!
Директор банка яростно затянулся сигарой.
— Вы хотите сказать, что намерены оспорить результаты вскрытия? — воскликнул он, — Доктор Дюрок считается лучшим врачом Ментоны, он сделал анализ и получил определенный результат. Может быть, вы не согласны, что этот результат подрывает основы ваших с Эббом рассуждений? Скажите мне, что это не так, — потребовал банкир. — Вы же сами в некотором роде ученый!