Входят трое убийц
Шрифт:
— Уж не обо мне ли разговор? И что вы, черт возьми, хотите сказать?
Возле них неожиданно оказалась официантка. Да, бесспорно, безусловно хороша собой, отлично сложена, гибкая, черноволосая, с раскосыми глазами, нервная, как кошка, и наверняка столь же коварная по отношению к своей добыче.
— Нет, мадемуазель, — ответил Эбб от имени всего столика, — мы говорим не о вас, а о месье Артуре Ванлоо. Вы его знали?
Ее руки с ногтями, выкрашенными в красный цвет, возможно, из политических соображений, машинально поднялись. Искра, сверкнувшая в черных глазах, навела Эбба на мысль — но он ведь был поэтом — о револьвере, стреляющем в темноте.
— Mais qu'on me fiche la paix! [30]
— Но когда он был жив, вы были с ним знакомы, мадемуазель? — спросил Эбб прежним светским тоном. — Вы с ним встречались? Или я ошибаюсь?
30
Да пошли вы все! (фр.)
Забыв о ремесленнике и о парне с челкой, она напустилась на Эбба:
— Что вы, черт побери, хотите сказать? — прошипела она, и голос ее с каждым словом становился все более хриплым. — Встречалась ли я с ним? А что, я для него недостаточно хороша? И знала ли его, когда он был жив? Что вы хотите сказать? Когда же еще я могла его знать?
— Вы правы, — подтвердил Эбб все тем же дурацким учтивым тоном. — Когда же еще вы могли его знать! И поскольку он умер только нынешней ночью…
Продолжить ему не удалось. Треугольное кошачье личико официантки стало медленно опускаться, пока не оказалось на одном уровне с лицом Эбба. Она уперла руки в бока, но у Эбба было тревожное чувство, что ногти в одно мгновение могут изменить дислокацию.
— Черт побери, а кто вы такой? — процедила она сквозь зубы. — И какое мне дело до того, что Артур Ванлоо умер? К чему вы клоните? Говорите — к чему вы клоните?
Игра в шары прекратилась. Все присутствующие уставились на Кристиана Эбба. В сознании норвежского поэта зрело убеждение, что разыгрывать из себя лорда Питера в действительности куда труднее, чем в романах. Или, во всяком случае, это легче делать среди флегматичного английского населения, чем среди неуравновешенных южан. Парень с челкой дышал так бурно, что Эбб без труда мог определить: его последняя трапеза была приправлена чесноком. Еще какой-то парень отбросил в сторону шары и навис над смутьяном. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы положение не спас ремесленник. Его беспокойно бегавшие глаза что-то увидели, и он вдруг прошептал хриплым шепотом, магически подействовавшим на присутствовавших:
— Les flics! [31]
По другую сторону ограды, которой была обнесена площадка, появились две хорошо знакомые всем фигуры, фигуры суровых мужчин с кобурой на поясе и накидкой на плечах, обеспечивающих во Франции соблюдение порядка. В следующее мгновение игра была в разгаре. Но последнее слово осталось за ней.
— Так я и знала! — закричала она, топнув ногой о глинистую землю. — Так я и знала! Какой-то sale bourgeois [32] меня оскорбляет, и никто из вас пальцем не шевельнет! Ну погоди, милый Марсель, погоди — ты у меня увидишь… — И она исчезла под камышовой крышей.
31
Легавые! (фр.)
32
Грязный буржуй (фр.).
Эбб почти не успел прикоснуться к заказанной бутылке, но он явственно почувствовал, что вино лучше отложить до другого раза, а может, даже пожертвовать бутылку Центральному комитету коммунистической партии Ментоны и ее окрестностей… И кроме того, ему прежде всего надо было осуществить план, который только что зародился в его душе. Вот только удастся ли? Так или иначе, стоило рискнуть! Он наклонился как бы для того, чтобы зашнуровать ботинок. А на самом деле под прикрытием плаща извлек одну из визитных карточек муз и карандаш. Все это заняло не больше секунды, и ему показалось, что никто ничего не заметил. Когда Эбб вышел за ограду, встреченный сверлящими его насквозь взглядами полицейских, он подумал о том, что и сам лорд Питер не смог бы более ловко справиться с задачей.
Начало смеркаться. Остановившись у первого фонаря, он вытащил из кармана три тонких листка бумаги. На двух первых виднелись отпечатки ботинок, которые он срисовал с клумбы под окнами Артура Ванлоо. А третью он только что заполнил на площадке для игры в шары. Когда Жаннина со злостью топнула ногой, поэт увидел на утоптанной глине идеальный отпечаток туфли. И теперь, когда Кристиан Эбб сравнил отпечатки, на его лице появилось выражение, увидев которое лорд Питер, вероятно, от души расхохотался бы. Школьник, впервые в жизни самостоятельно решивший алгебраическую задачу, и тот не выглядел бы столь потрясенным, как поэт, уставившийся на три бумажки. Два отпечатка — один из тех, что он принес с виллы, и тот, что Жаннина только что оставила на глине, — тютелька в тютельку совпадали друг с другом… тютелька в тютельку…
А значит… значит…
С другой стороны улицы французские полицейские подозрительно наблюдали за поведением поэта. Но он ничего не замечал.
Его мысли, как заколдованные, кружились вокруг содержимого двух пепельниц на вилле Лонгвуд.
2
Директор банка Отто Трепка был в то утро не совсем искренен со своими коллегами по детективному клубу.
Он кое-что от них утаил. А клятва, которую дают свидетели во всем мире, предписывает им говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды.
Но у директора банка не было недостатка в мотивах, которыми он оправдывал свое поведение. Во-первых, он не знал наверняка, имел ли отношение к делу эпизод, о котором он умолчал. Во-вторых, он решительно оспаривал утверждение, что вообще имеется какое-то «дело». В-третьих, такой фантазер, как Эбб, да, пожалуй, и доцент могли неправильно истолковать упомянутый эпизод… Он промолчал не только в интересах определенной особы (а может, и нескольких особ), но и в интересах своих коллег. Он терпеть не мог, когда люди оказывались в дурацком положении.
О чем же он умолчал?
Это можно сформулировать в нескольких словах, куда более кратких, чем те речи, какими Трепка оправдывал себя перед своим внутренним форумом! Ранним утром, еще до того, как он получил письмо Эбба и узнал о смерти, происшедшей на вилле Лонгвуд, он совершил прогулку в старую часть Ментоны у порта. Начинать день с такой прогулки вошло у него в привычку много лет назад. Как и все порты в мире, невзрачный порт Ментоны был окружен множеством расположенных по соседству незамысловатых кабачков из тех, что французы называют «bistro». Посетители этих бистро обычно бывают под стать самим кабачкам. И все же во время своей утренней прогулки директор банка заглянул в одно из таких бистро, причем не в самое лучшее, и кого же он там увидел? Он увидел Аллана Ванлоо. Обычно столь корректный, молодой англичанин сидел в углу, ссутулившись и уставившись в стакан, полный перно. Перно, а другими словами, абсент — напиток весьма популярный во Франции, но грешно было бы назвать его напитком высших слоев общества, грешно было бы также назвать его напитком, который потребляют с утра, и уж тем более грешно было бы утверждать, что он популярен в качестве напитка, который потребляют с утра высшие слои общества… Тот, кто пьет его в это время суток, — либо представитель самых низов общества, либо горький пьяница, либо человек, переживший сильное душевное потрясение… С зоркостью ясновидца представил себе директор банка, какое выражение появилось бы на лице Эбба, узнай тот, что элегантный Аллан пил абсент в припортовом бистро в половине восьмого утра! Потому-то, именно потому Трепка промолчал о том, что видел.