Вид на битву с высоты
Шрифт:
Болельщики кричали, махали руками – они ненавидели друг друга.
Эта война была недурно организована. И теперь я уже верил в то, что увиденное в фильме – настоящее. Потому что настоящей была ненависть и настоящей была война, в которой не брали пленных.
Наш рыцарь, хоть был слабее вооружен, оказался куда подвижнее ублюдка, у него было поджарое тело – без капельки жира – лишь мышцы и жилы. Движения нашего рыцаря были неожиданны, быстры и законченны.
Краем глаза я увидел Коршуна. Он стоял справа от меня, положив ладонь на рукоять меча. Он смотрел на рыцаря
Бешеный рев прокатился над полем – воины кинулись друг на друга.
Я обратил внимание, что, как назойливые слепни, к рыцарям кинулись сверху мутные шарики и зависли над ними. Некто наблюдал за ними. Вернее всего, люди разведчика. Что нужно было этому хитрецу от меня? Будь он честным офицером, он должен был бы меня убить. Но если он все же не союзник мне, а кот, который, поиграв с мышкой, придушив ее для порядка лапой, относит к ногам хозяина?
Зрелище самого боя меня не очень привлекало. В любом случае по воздействию оно далеко уступало кровожадной сцене фильма. Но, как я понимаю, все здесь было неплохо рассчитано: после шока, вызванного фильмом, – открытое поле, настоящий бой, локоть товарища рядом, враги по ту сторону поля.
Солдаты, ребята из Меховска, смертельно отравленные войной, как бы возвратились в лоно своей матери-бойни. Это был их мир, их наркотик, смысл их короткой жизни. Месть была одним из немногих доступных им чувств. Месть была страховкой от забвения. Мстя, ты знаешь, что за тебя тоже отомстят, – это эстафета странной надежды смертников.
Наш рыцарь вел себя, как бешеный пес. Он кидался на золотого врага, тыча ему в маску факелом, что имело бы смысл, если бы тот был обнажен. А ведь кто-то снаряжал рыцаря и давал ему советы. Вот и сейчас кучка его тренеров и ассистентов кричит, подсказывает что-то, но вряд ли он слышит подсказки за криком и воем толпы.
– Шундарай! – кричал Коршун. – Кинь факел! Руби его! Шундарай!
Меня удивило это слово – явно местное. А может быть, они знакомы с богатырем?
Шундарай послушался Коршуна, откинул в сторону факел, тот горел на земле, стелясь пламенем и дымом по пыли и постепенно угасая.
Теперь у него оставался только меч, и ему стало легче, хотя он все время был вынужден отступать, потому что ублюдок (господи, я уже употребляю это слово привычно, как обозначение национальности!) спокойно следовал за ним, как крокодил за собачонкой.
Его преимущество выражалось и в том, что копье – лучшее продолжение руки, чем меч, – ублюдок умудрялся сделать два шага, тогда как Шундарай был вынужден сделать десять.
Пока что его неожиданные попытки прорваться поближе к врагу и вонзить меч в незащищенное горло пресекались.
– Шундарай проиграет, – тихо сказал Шейн, который незаметно подошел ко мне. – И это жульничество.
– Почему жульничество?
– Значит, так выгодно... результат первого боя не должен быть предсказуем. Но может быть... – он впился мне в лицо черными острыми глазами, – ...может быть, ему обещали жизнь? И теперь ее отнимут.
Я не понял, о чем говорит разведчик. Но надеялся узнать – Шейн начал охотно говорить со мной, возможно, он продолжит эти беседы.
Я поглядел на Коршуна. Мой комроты до половины вытащил из ножен меч. Он с трудом удерживался, чтобы не кинуться на выручку Шундараю, хотя, очевидно, этого делать было нельзя.
Неожиданно ублюдок метнул копье. И с такой силой, что оно вошло в грудь Шундарая чуть ниже правого плеча и удар пошатнул его, чуть не развернув.
Ублюдок тут же кинулся к Шундараю, но все же он двигался замедленно, и это спасло нашего рыцаря. Под собственной тяжестью копье выпало, и следом за ним полилась струйка крови. Шундарай выронил меч, но каким-то чудом умудрился перехватить его левой рукой.
Теперь ему ничего не оставалось, как идти ва-банк. Рана, по-моему, была достаточно глубокой и болезненной, и в его распоряжении оставались минуты, прежде чем он потеряет силы.
Вокруг творилось что-то невообразимое. Увидев, что Шундарай нашел в себе силы ринуться вперед, наши воины, было затихшие и онемевшие от ужаса, взревели, подбадривая рыцаря.
– А кто такой Шундарай? – спросил я разведчика, стараясь перекричать толпу.
– Смертник, – ответил тот.
– Давай! – кричал Ким, оказавшийся рядом. Раньше я его не видел, он был со своим взводом.
Ким забыл уже о том, что город оказался фальшивым и что он – чья-то игрушка.
Шундарай дотянулся-таки до противника, тот отступил, чтобы избежать укола, но Шундарай из последних отчаянных сил прыгнул вперед. Видно, рыцарь ублюдков не ожидал такого прыжка, в котором Шундарай дотянулся до его колен, и рванул рыцаря на себя.
Ублюдку бы рубануть его сверху саблей, благо она оставалась у него в руке, но он растерялся, не ударил и сам упал на колени, Шундарай пытался подмять его, но правая рука плохо слушалась, и пальцы скользили по кольчуге.
– Почему смертник? – пытался я перекричать толпу.
– Он был приговорен, но сбежал. Он не знал, что здесь убежать некуда. Вы-то уже понимаете?
Я кивнул.
Шундарай и ублюдок возились в пыли, стало трудно разглядеть, что там происходит.
– Когда его поймали, то обещали жизнь, если он победит в поединке.
– И его в самом деле оставят в живых?
– Не говорите глупостей, – ответил Шейн.
– А что будет?
– Плохо дело. Наши друзья прижаты спиной к родному городу. Но сегодня они должны обязательно устоять.
– Нам нужна его победа?
Схватка на земле прекратилась.
Медленно-медленно алая кровь – своя ли, чужая – стекает по золотой кольчуге. Поднимался победитель – ублюдок.
Шундарай лежал неподвижно.
Золотой рыцарь тяжело вскинул руки – какая буря восторга поднялась в его войске!
И тут я краем глаза уловил движение вблизи.
Я ничего не успел сделать.
Никто ничего не успел сделать.
Выхватив меч, Коршун бежал через поле к победителю. Он споткнулся, чуть не упал – он был мал и жидок по сравнению с рыцарем ублюдков и даже с Шундараем.