Вид на рай
Шрифт:
Но теперь. Теперь она взяла под свое крыло это ничтожество и подает ей кофе с булочками. Человеку, которому она всего несколько дней назад указала на дверь. Понятно, что Крыска не имела гордости и приползла снова — понятно. У нее свои представления о приличии, вернее, их нет или они в малом количестве и в совершенно извращенном виде. Но Ригемур Йельсен! Какова! Готова отречься от себя, от своих принципов, забыть старое и сказать «да» и пригласить на кофе с булочками. Непонятно мне. Загадочно! Словно ребус. Сказать начистоту, так я разозлился. И не на шутку! Разразился проклятиями, как говорят. Они сидели вместе и смеялись, и шутили, и поглощали украденные продукты. Еще недавно я полагал, что Крыска представляет опасность для Ригемур Йельсен. Но теперь я понимал, что, возможно, ошибался. Возможно, все было как раз наоборот. Разве в состоянии серенькое созданьице, подобное Крыске, оказать (пусть незначительное!) влияние на самостоятельную и полную достоинства
Нет. Не думаю. Я думаю, что свои воровские замашки Ригемур Йельсен скрывала ото всех. Это была ее личная тайна. Я считал, что она умерла бы от стыда, если бы хоть часть правды о ней вышла наружу.
И не успел я додумать до конца эту мысль, как появился Бьерн Греттюн и сказал прямо в своей манере, что чувство стыда тоже приносит пользу человеку.
А почему бы и нет, собственно? Если Бьерн Греттюн утверждал так, значит, верно. Он знал до мелочей все, о чем он говорил. Год за годом он вылавливал грешников и принуждал их публично каяться в своих ошибках. Приятного, само собой разумеется, мало, но я нисколько не сомневался в том, что это помогало. И ничто не могло поколебать меня в моем мнении. Когда двое мальчишек стоят на виду у всех в зале и вынуждены отчитываться подробно о своих делишках, то это больно и неприятно. Согласен. Но грешники знают, то все сто пятьдесят присутствующих мальчиков занимаются точно тем же, только их не застали на месте преступления. Ты отчитываешься, собственно говоря, за то, что ты большой дурак, что не сумел вовремя укрыться и позволил себя застукать. И вот такой «дурой» во многих отношениях была и Ригемур Йельсен. Правда, она была тертый калач в своем ремесле. Это я сразу понял. Верткая, как уж. Но мужчина по имени Эллинг — тоже стреляный воробей, его не проведешь на мякине. Он наблюдал за ней. И если он мог увидеть, могли увидеть, значит, и другие. Я знал, что думал Бьерн Греттюн по этому поводу, и не только думал, а как он хотел бы разрешить вопрос — конечно, используя некое давление, свою власть. Но мы находились как раз теперь не в летнем лагере в Странде. Трудно представить себе, что можно поставить табурет на площадке перед торговым центром и принудить Ригемур Йельсен громогласно признаться в своих деяниях, так сказать, при всем честном народе города-спутника. И только одни утверждения, что она, якобы, обманула коллектив, если говорить открыто, были бы чистейшей нелепостью. Такой же глупостью, как и грязные утверждения, написанные тушью в мужском туалете в кафетерии торгового центра.
Бьерн Греттюн видел дело приблизительно так. И не ограничился бы одним теоретическим рассмотрением. Он позвонил бы и выложил бы все прямо, как и что, где находилось неприличие. И как, по его мнению, должно быть. Человек по имени Бьерн Греттюн знал всю ее подноготную, и он готов был молчать при одном условии: если она немедленно, сейчас же откажется от своих воровских замашек. Именно сразу же, а не постепенно. Бьерн Греттюн, который, можно сказать, теперь жил под одной крышей с ней, не согласится ни за что на свете, чтобы она продолжала красть понемногу, к примеру, по дешевой шоколадке к рождеству. Но Бьерн Греттюн не преминет сказать ей, что он возмущен фактом, что его лучший друг, настоящий друг, надежный парень, имени которого он не хотел бы афишировать, теперь, по всей видимости, будет выброшен из родного гнезда. А она вот в это время, преступница, очевидно, горя себе не знает, сидит, смеется и пьет кофе с подругой, мягко говоря, непотребной наружности. И над чем они подсмеивались, если он смеет спросить? Хочется верить, что не побасенки, рассказанные неким Эриксеном, имеющим отношение к социальной конторе, развеселили их и привели в столь веселое расположение духа?
Они смеялись надо мной? Бьерн Греттюн набрал ее номер телефона твердым указательным пальцем.
Одно удовольствие было наблюдать. При первом же телефонном звонке Ригемур Йельсен вздрогнула, сидя в своей квартире на Гревлингстиен 17«б». Она помчалась на всех порах в прихожую.
Почти сразу на другом конце провода кто-то сказал «алло». Само собой разумеется, Ригемур Йельсен. Но я не смог дальше играть роль Бьерна Греттюна. Иными словами, я по своей доброй воле попал в ловушку. Потому что пока она упрямо повторяла снова и снова свое «алло», в голове у меня невыносимо сдавило, башка, словно надувной баллон. Каждое слово, которое она выговаривала, точно огненное дыхание, да еще прямо в ухо. Думал, барабанная перепонка вот-вот лопнет. «Будь добра! — закричал во мне чужой
Мне стало легче, когда она положила трубку.
Но Бьерн Греттюн, очевидно, взял перевес во мне, увидев, как Ригемур Йельсен удобно расположилась по-прежнему на диване. Порывистыми настойчивыми движениями он набрал знакомый номер.
При первом сигнале Ригемур Йельсен была на ногах. Быстрее молнии вылетела она в прихожую. Новое, произнесенное вопросительно «алло». Теперь у меня заныло внизу. Я выкрикнул беззвучно «нет», запустил левую руку в штанину и почесал мошонку. Бьерн Греттюн снова нашел выход из трудного положения.
На этот раз она сдалась быстро. К счастью. Моя левая рука оставила жгучее место и вышла из укрытия. Слегка тошнило. Но я не спускал глаз с Ригемур Йельсен и проследил, несмотря ни на что, ее возвращение к Крыске и к кофе. Она выглядела обеспокоенной. Сердитой. Явно нервничала. Пальцами все указывала в сторону телефона.
Позади меня, почти вплотную, несколько левее я услышал смех Бьерна Греттюна. Суровый, надежный и добрый.
Она сидела, готовая в любую минуту вскочить и бежать. Улыбка и смех исчезли. Она пила кофе большими глотками и торопливо, разговаривая с Крыской, но то и дело крутила головой, чтобы взглянуть в сторону прихожей. Точно она внутренне боялась, что Бьерн Греттюн, ее новый сосед (Греттюн с первого этажа) находился сейчас в квартире.
Медленно, постепенно, но она все же расслабилась. Удобно устроилась на диване, снова излучала мир и покой. Даже снова смеялась, спустя полчаса после последнего звонка.
Тут снова Бьерн Греттюн не вытерпел. Как пантера, бросился к телефону и набрал номер.
На этот раз поднялась Крыска. Ригемур Йельсен осталась сидеть на месте, словно аршин проглотила.
Снова было это «алло», «алло».
Но теперь Бьерн Греттюн не оставил меня на произвол судьбы.
«Добрый вечер, — сказал приятный голос. Голос, который я узнал бы за тридевять земель после двухнедельного двойного пребывания в Странде в летнем религиозном лагере, почти полжизни тому назад. — Меня зовут Бьерн Греттюн. Я недавно переехал в ваш дом и хотел бы… Простите, я говорю с Ригемур Йельсен?»
«Нет, нет, — ответила Крыска. — Но подождите минутку, я позову ее».
Но Бьерн Греттюн отличался нетерпеливостью, он не желал ждать ни минутки. Бьерн Греттюн положил уже трубку, пока Ригемур Йельсен поднималась и выслушивала обстоятельный отчет Крыски, что, дескать, серьезный звонок, некий Б. Греттюн, он недавно переехал к нам. Она поняла так, что этот Греттюн хотел обсудить кое-какие дела с Ригемур Йельсен и потому позвонил. По всей видимости, речь шла о делах практического характера. Как часто и по каким дням забирают мусор? Кто моет лестницу? А, может быть, насчет сиамской кошки. Дескать, не будут ли иметь ничего против жители блока… кошка домашняя, из квартиры не выходит.
Но нет. Снова Ригемур Йельсен прошлась впустую. Теперь она рассердилась не на шутку. Видно было, как она горит возмущением, вбежала в комнату, размахивая вовсю руками. Может, она решила, что Крыска издевается над ней? Я и Бьерн Греттюн рассмеялись. Смешнее не придумаешь. Но одно важно: мы звонили не ради веселья и забавы, мы вовсе не желали, чтобы нас приняли за пройдох, которые от нечего делать развлекались телефонными звонками и терроризировали честных граждан. Звонки Бьерна Греттюна были честного намерения и преследовали определенную цель — заставить ее призадуматься. Хорошо, пусть сидит и смеется, и ест булочки с вареньем, и пьет кофе со сливками. Прекрасно. Пусть себе отдыхает на здоровье. Но при этом она не должна забывать думать о правильном и неправильном в жизни. Теперь вот для начала она обязана задуматься, что это был за человек Бьерн Греттюн. Недавно въехавший в их дом мужчина. Теперь ей следовало дальше ждать от него вестей.
И если я правильно его понимал (а так оно и было), хотя я был всего два раза по две недели в Странде, то он не оставит ее на произвол судьбы. Да, правильно, что он теперь, повзрослев, отошел от Иисуса Христа, но моральным калекой, разумеется, оттого не стал. Наоборот, как полагают многие, лучше и человечней сделался.
Но ладно, достаточно на эту тему. Всему свое время. Бьерн Греттюн тоже согласен. Делу время, потехе час. Ригемур Йельсен есть над чем теперь призадуматься, да, вероятно, и во сне не уйдет от мыслей. Кроме того, не мешало сделать небольшой перерыв, потому что Бьерн Греттюн фактически проголодался, как волк. Я заранее предусмотрел, что именно Бьерн Греттюн, вероятно, будет ужинать вместо Эллинга, ведь разломанный рыбный пудинг под холодильником не годился больше для употребления в пищу. А ужин без обязательных бутербродов с рыбным пудингом немыслим, что касается Эллинга. Однако, опять же не следует безоговорочно причислять Эллинга к суеверным людям. Нет. Он просто исходит из соображения, что резкий разрыв с выработанными годами привычками в теперешней экстремальной ситуации ни к чему хорошему не приведет, отдалит его от собственного естества. Решение передать радость вечернего застолья Бьерну Греттюну было вполне обоснованным и логичным.