Вид с балкона

Это было летом 1986 года. В горной сицилийской деревеньке меня остановила — как может остановить только нечто новое, невиданное — самая обычная фраза. «Здравствуй, как поживаешь?» — сказал мне незнакомый старик, прогуливающийся по улице с красавицей колли. И тут же, не спрашивая, кто я и зачем здесь, сообщил, что, конечно, его Джульетта могла бы погулять и одна: машин в этой части селения почти не бывает, люди — незлобивые, местные собаки точно знают, что можно, а что нельзя, но вот для него самого эта прогулка — лишний повод «выйти в свет», словечком перемолвиться с соседями, узнать новости.

«А новостей у нас, — заявил он, — каждый день не счесть. Вчера с крыши дома Казирати ветром сбило и унесло бог знает куда телевизионную антенну — сверхмощная, только что установили. Сегодня — еще пяти нет — сразу три важных события: Анна, что так долго сидела в девках, родила парня на четыре с половиной килограмма, корова на ферме Альбанезе заболела какой-то странной болезнью — лежит, хрипит, дон Андреа привез из города систему для компакт-дисков…»

Я шел дальше, и снова незнакомые люди окликали меня: «Здравствуй, как поживаешь?..»

Казалось, давно затонули в безбрежном океане всеобщего прогресса эти все еще хранимые памятью детства островки земли, где считалось, что все знакомы, где люди при встрече непременно здоровались и с искренней заинтересованностью выслушивали обстоятельный ответ на вопрос: «Как дела?»

Казалось, все давно отвыкли просто беседовать, отдавшись во власть бесстрастных дорожных, магазинных и иных безмолвных указателей.

Деревенька на Сицилии поколебала это представление об уже завершившейся европейской урбанизации, о необратимости ущерба, нанесенного нравственному пласту нашей среды обитания. Значит, где-то еще сохранилось первозданное тепло человеческого общения?

Писатель Альдо Пазетти отвечает на этот вопрос горьким, решительным «нет».

Роман «Вид с балкона» попал в Москву самотеком: никто его не заказывал, имя автора не попадало ни в периодические обзоры о новинках, которые готовят наши специалисты, ни в регулярно публикуемые на Западе списки книг, находящих особо широкий спрос. И вдруг в большой пачке книг, щедро присылаемых нам друзьями, оказался этот далеко уже не «свежий» роман. А потом, когда книга была прочитана и всех поразила и показалась необычайно актуальной, понадобились долгие архивные раскопки, чтобы собрать хоть какие-то сведения об авторе.

И выяснилось, что прожил он довольно большую, в общем-то вполне счастливую жизнь.

Родился в 1903 году в Милане, в исключительно аристократической семье. Его отец — выходец из древнего рода венецианских патрициев — остался в анналах как один из высших руководителей итальянских железных дорог. По свидетельству историков, это был человек живого ума, высочайшей эрудиции, понимавший и ценивший прекрасное. Завсегдатай великосветских салонов, непревзойденный рассказчик, галантный кавалер, но не волокита, он составил блестящую партию для матери Альдо — дочери известного адвоката, водившего дружбу с многими крупными литераторами своего времени. Таким — образом, семья не только дала будущему писателю основательное образование, но и заложила твердые нравственные основы, не выходящие, разумеется, за рамки морали элитарных слоев общества.

Лишь одна черта в его характере не слишком устраивает родителей — этакое донкихотство: он все еще сражается с ветряными мельницами, которые неизвестно откуда взялись и застыли в его воображении, меж тем как мир уже давно вращается на иных скоростях.

Но в целом у него на редкость счастливое детство, безмятежная юность, спокойная учеба на юридическом факультете университета. Политика его не занимает. Он уделяет ей ровно столько внимания, сколько, на его взгляд, должен уделять всякий культурный человек. Уже в юношеские годы Пазетти начинает активно выступать в различных периодических изданиях. Однако, даже сотрудничая в газете, принадлежащей братьям Муссолини, Пазетти не написал ни одной политической статьи. Его заметки весьма далеки от громких лозунгов — в них нет и намека на риторику, на экзальтацию режима. В сегодняшних комментариях к его журналистскому творчеству неизменно повторяется определение: блестящий талант.

Он счастлив

и в браке, у него прекрасные дети. Таким образом, из-под пера его могли бы выйти в меру сентиментальные, в меру романтические рассказы, повести… Вероятно, и стихи. Иными словами, все то, что входит, как отмечал А. В. Луначарский, в сферу классического таланта. Такие таланты — явление достаточно типичное в истории литературы и культуры. Они «дают иногда весьма совершенные, однако мало волнующие, сравнительно бедные содержанием произведения», поскольку их появление, как правило, совпадает с относительно спокойными эпохами, «когда какой-либо господствующий класс и соответствующие ему формы общественного уклада развиваются планомерно и органично, достигают своего апогея…» [1]

Однако это не наш случай: на долю Пазетти выпали десятилетия, наполненные по болезненности и остроте самыми сильными за всю историю человечества потрясениями.

Буржуазный интеллигент Альдо Пазетти прожил вполне счастливую жизнь — так утверждают биографы. Писатель Пазетти, наделенный безусловным талантом, не мог классически бесстрастно пройти сквозь трагические перипетии своего времени. Свидетельство тому — его книги.

Крупный художник «появляется как раз во времена острых общественных кризисов, когда то, что называется в просторечии „душой“, разламывается надвое или на несколько частей мощными противоречивыми общественными течениями. Именно тогда человеческая личность оказывается выброшенной из привычных форм жизни. Полная острых впечатлений и боли, она стремится выразить свои переживания и тем самым оказывается рупором себе подобных. Она одержима тоской по созданию каких-то прочных ценностей, каких-то новых центров, которые позволили бы ей выйти из-под власти социального хаоса». [2]

Взрыв, протест в душе Пазетти-писателя назревает медленно, но неотвратимо.

Приближается конец 60-х годов, повсеместно отмеченных на Западе беспрецедентным, безумным молодежным «бунтом»: горят здания школ, на мостовые сыплются тонны разбитого стекла, ночную тишину разрывают пронзительные сирены полицейских машин, бессмысленно льется кровь. С неумолимостью молодости отвергаются все общепринятые ценности как «не свой», а потому абсолютно бесполезный хлам.

Где найти убежище от буйства страстей?

Как и многие писатели, отчаянно ищущие точку опоры, Пазетти обращается к прошлому, всегда окутанному ностальгическим очарованием. Его первый роман — «Омега-9», — вышедший в 1968 году, — это попытка воссоздать историю одного из подразделений военно-морских сил Италии во второй мировой войне. Попытка исключительно смелая в стране, которая еще до конца не пережила фашизм, историография которой еще не имеет смелости отделить белое от черного.

С литературной точки зрения роман был безусловной удачей. Но мечущейся писательской душе успокоения не принес.

«Человек в своей практической деятельности имеет перед собой объективный мир, зависит от него, им определяет свою деятельность». [3]

А объективная действительность подсказывает Пазетти, что его обращение к прошлому перед лицом взбунтовавшегося разума лишено смысла, не имеет цены, что его отчаянные призывы к истинному патриотизму, к гуманности звучат для нового поколения лишь как назойливые поучения раздраженного и своим опытом, и окружающим миром старца.