Вид с холма (сборник)
Шрифт:
Особую придирчивость я проявлял к женщинам — им просто-напросто устраивал экзамены с полсотней вопросов, при этом незаметно загибал пальцы: на правой руке — плюсы, на левой — минусы. Вначале я спрашивал, в каком месяце родилась женщина, и по знаку Зодиака определял, что она из себя представляет (астрология была моим коньком); затем приступал к другим вопросам. Не все выдерживали мои тесты. Ну, а тем, кто выдерживал, я организовывал новое испытание: приглашал пожить у меня в качестве домработницы, чтобы посмотреть, как она хозяйствует, бережно ли относится к вещам, внимательна ли ко мне
— Быть барыней легче, чем служанкой!
Этот, самый серьезный «экзамен» не прошла ни одна особа! В общем, до сорока лет я так и не встретил женщину, которая устраивала бы меня во всех отношениях.
Я жил бобылем в двухкомнатной «хрущевке»; временами приходилось туговато: после работы ходил по магазинам, готовил еду, мыл посуду. Быт отнимал немало времени, а ведь я, кроме работы на заводе, писал стихи — то есть имел дело с вечностью, и был выше всякой житейской обыденщины. По вечерам меня ждал письменный стол и стопка бумаги, а приходилось заниматься «копошением», как я называл домашнее хозяйствование. Правда, подшивать и стирать белье я относил своей тетке, но ее подмога выглядела мелочью в сравнении с остальной работой по дому.
Моя тетка, шестидесятилетняя толстуха с грубым лицом, была, в общем-то, добросердечной старушенцией, но слегка тронутой, да еще старой девой. По ее словам, в молодости на ее дни рождения приезжали два автобуса женихов, но она так и не выбрала среди них «достойного».
— Одни были слишком шустрые, чумовые, другие — не поймешь что, ни рыба ни мясо, — заковыристо объясняла она. — Бог забыл сделать так, чтобы люди встречали равных себе. Вот и получается, что хорошие люди никак не могут встретить свою половину.
Тетка и в шестьдесят лет молодилась: носила какие-то карикатурные широкие одеяния, скрывающие несовершенства ее фигуры, делала на голове сложные укладки и носила бусы до пола, и выливала на себя по флакону в день «душистой воды» — от нее разило, как от парфюмерной фабрики. Частенько тетка сообщала мне что-нибудь эдакое:
— Вот говорят, что я старая, некрасивая, а меня, между прочим, недавно два раза пытались изнасиловать.
Все это она говорила звонко, растянуто, ее голос имел необычную акустику — он напоминал позвякивание связки ключей, и совершенно не соответствовал теткиному мужланистому лицу. Кстати, в молодости тетка мечтала стать оперной певицей, но «разные халды пренебрегли ее талантом».
Долгое время мы с теткой общались только по воскресеньям, когда я приходил к ней «отобедать» и заодно приносил белье, но потом в тетке вдруг проснулись материнские чувства и она стала заботиться обо мне — кроме стирки белья, взяла на себя и часть моих «копошений»: приходила убираться в квартире, приносила кое-какие продукты, при этом читала мне занудливые лекции, заливисто тянула:
— …Да-а, племянник, одному мужчине жить тяжело… Хорошей жены ты не встретил… У тебя израненная душа. Это удручает… Сейчас женщины отвратные. Душевных днем с огнем не сыщешь… В совместной жизни главное что? Родство душ… А любовь — сказки одни…
И это говорила она, теоретик. И кому? Мне, прожженному практику, который уже
Однажды в воскресенье, как обычно, я пришел к тетке «отобедать», а на двери записка: «Загляну в магазин. Подожди». Я присел на скамью во дворе под деревом. Неожиданно рядом присела блондинка лет тридцати, пухленькая, с приветливым лицом, простоволосая — ее волосы падали до пятой точки и блестели, словно облитые сиропом.
— Вы кого-то ждете? — обратилась она ко мне. У нее голос был такой же звонкий, как у тетки, но более переливчатый, и он, как нельзя лучше, соответствовал ее лицу.
— Тетку, — буркнул я, машинально кивнув на подъезд напротив.
— Я тоже живу в этом доме, — блондинка показала на подъезд в конце дома. — Недавно сняла здесь квартирку и еще ни с кем из соседей не познакомилась… Здесь хорошо, много зелени, уютный дворик… — ее голос слышался, как перезвон колокольчиков, но, несмотря на это акустическое чудо, я не очень-то хотел поддерживать разговор, был уверен, что мы не найдем ничего общего. Даже про себя усмехнулся — мол, знаю я этих блондинок! Но она явно решила меня разговорить:
— А вы чем занимаетесь? Ой, нет! Давайте я угадаю! Вы… — она с улыбкой уставилась на меня, прищурилась, — вы, наверное, работаете на заводе… Но, по-моему, у вас творческая душа. Может быть вы рисуете или пишите стихи?
Я подивился такой проницательности и кивнул:
— Пишу стихи.
— Ой, как интересно! — блондинка всплеснула руками. — А как вас зовут? Меня Нелли.
Я назвался.
— Пожалуйста, прочитайте что-нибудь свое! — Нелли пододвинулась и дотронулась ладонью до моей руки. — Что-нибудь про любовь.
— О любви не пишу, — остановил я ее порыв. — Я пишу на вечные темы.
— А разве любовь не вечная тема? — Нелли расширила глаза, но тут же снова сузила. — Ну хорошо, прочитайте что-нибудь о вечном. Пожалуйста!
Я набрал побольше воздуха и выдал одно из самых своих ударных произведений. А когда закончил, увидел серьезное изумление на лице Нелли.
— Вы гений! — проговорила она притихшим голосом.
— Я тоже так считаю, — кивнул я, отбросив всякую фальшивую скромность.
— Вы гений! — повторила Нелли уже с улыбкой. — Прочитайте что-нибудь еще!
В этот момент показалась тетка с какими-то пакетами.
— В другой раз, — сказал я, вставая.
Нелли тоже поднялась со скамьи.
— Хорошо, в другой раз, — она поспешно достала из сумки записную книжку, вырвала листок и начеркала свой телефон. — Позвоните мне. Я готова слушать ваши стихи до бесконечности.
Надо сказать, к этому времени я уже накатал целый чемодан стихов и, понятно, как каждый поэт, нуждался в слушателях. Но приятели отмахивались от моих творений, женщины ничего не понимали в них, говорили «как-то сложно очень», «я плохо разбираюсь в поэзии, читаю романы»; ну, а из журналов, куда я посылал кипы подборок, их возвращали с разгромными рецензиями, да еще с наглыми пожеланиями «заняться чем-нибудь другим». Даже тетка, которой я не раз пытался прочитать стихи, сразу же придумывала себе какое-то «срочное дело» и увиливала от моего чтения.