Вид с холма (сборник)
Шрифт:
— Запаздываете, дорогие мои, запаздываете, — сердито выговорил он, хотя группа приехала вовремя. — Я понимаю, обед, отдых и все такое. Но как можно не спешить на свидание с Пушкиным! Я такой человек — если договорюсь о свидании с кем-то, даже работаю плоховато — все смотрю на часы, боюсь опоздать. Или кто-то должен мне позвонить и не звонит. Я волнуюсь, нервничаю. Надо бережно относиться к людям, ценить чужое время.
Повернувшись, старик вошел в аллею и начал не рассказ о Пушкине, а как бы завел беседу с ним — с неподдельным волнением в голосе вызывал дух поэта. Размахивая портфелем, легко и изящно шел по аллее и говорил об удивительной личности, читал стихи.
— Изумительные стихи! Изумительной красоты! Здесь все необыкновенно, одна красота сменяется другой!
Но рабочий с женой, а потом и еще две женщины с автобазы, стараясь быть незамеченными, все-таки направились к выходу из парка. Прощаясь со стариком, Надя заметила отсутствие еще четырех человек и покраснела — ей стало стыдно за исчезнувших туристов. Но еще большая горечь вселилась в нее, когда она подумала, что и великие произведения могут не находить отзвука, звучать в пустоте.
Старик тоже заметил, что группа поредела; разгоряченный, вытер лоб платком и пробормотал:
— Я понимаю, кое-кому нравится наш город, хочется побольше увидеть, купить сувениры, но прикоснувшись к великому, спешить нельзя… Конечно, наш город не может не нравиться, я понимаю. У нас чистые улицы, красивые дома, много зелени… Но ведь у нас… Ну да ладно. Благодарю вас за внимание.
Вечером в холле турбазы состоялись танцы: двое парней с электрогитарами и ударник три часа сотрясали корпус однотонными оглушающими ритмами. Молодежная часть Надиной группы принарядилась и разошлась хоть куда — девушки танцевали без передышки. Особенно Стелла, раскрасневшаяся, со сбитой прической и горящими от возбуждения глазами, она то и дело подбегала к Наде, стоящей у окна и с улыбкой наблюдавшей за танцующими, и, задыхаясь, восклицала:
— Изумительные музыканты! Как московские! А почему вы не танцуете? Как же не хочется? Пошли! Изумительная музыка!
На танцы прикатили парни из города. Небрежно, даже развязно, они подходили то к одной девушке, то к другой, молча брали за руку, выводили на середину зала и начинали дергаться, не обращая внимания на партнершу, а порой и откровенно разглядывая соседок. Наде не нравились такие парни, пресыщенные, со скучающими лицами. Конечно, если кто-нибудь из них пригласил бы ее танцевать, она пошла бы, потому что любила танцы, но ей хотелось потанцевать с умным, веселым парнем. Таким как Володя. «И где он сейчас?» — подумала Надя, выходя из холла и усаживаясь на ступени перед входом в корпус. К ней подбежал какой-то пес, начал вилять хвостом, пытаясь обратить на себя внимание — он явно отвлекал девчушку от мрачных мыслей, взбадривал ее, напоминал, что в жизни, кроме любви, полно всего замечательного.
Кряхтя и отдуваясь, на соседнюю скамью тяжело опустился сторож старик; размяв папиросу, закурил, хрипловатым голосом с южным акцентом пожаловался на духоту, потом, то ли обращаясь к Наде, то ли просто размышляя, проговорил:
— Вот наблюдаю я за отдыхающими, не могут они отдыхать по-человечески, не могут. Все чего-то нервы себе треплют, суетятся. Нет чтобы пройтись, посидеть у озера, вон там за леском, — старик кивнул в сторону. — Хорошее озеро, искупаться можно, посидеть на бережку, подумать о жизни… Нет, все чего-то суетятся. Видать, устают сильно на работе… А здесь получили свободу и не знают, чего с ней
Надя покачала головой.
— У вас, у дивчин, одна печаль — от любви. Вот ведь как бывает: все у женщины есть, и внешность, и учится там или работает, и муж есть, и ребенок, — нет, все чего-то ей не хватает. Не умеете вы быть счастливыми, вот что я скажу. Все ваши печали, как говорит наша врачиха, микротрагедии. Вы и не знаете, что такое настоящая трагедия. Вы ж все послевоенные. О войне только понаслышке знаете. И сейчас бывает, смерть там, тяжелая болезнь… Конечно, у каждого своя трагедия. Вон у него, у барбоса, ежели сопрут кость, для него это тоже трагедия… Ты не печалься, все образуется.
Со стороны лесопарка из темноты вышел мужчина и решительной походкой направился к турбазе — еще издали Надя разглядела знакомый джинсовый костюм.
— Кого я вижу! Надежда! — весело проговорил Володя, протягивая Наде крепкую ладонь. — Пошли потанцуем!
Он ввел Надю в гущу танцующих и громко, старясь перекричать ритм-группу, спросил:
— Ну как отдыхается? Отлично? А танцы как? Правда, ничего, но хуже, чем у нас в Монино? В Монино на танцы пойдем?
Увидев девушек из группы, он извинился, подошел к Стелле, потом к дочери рабочих, что-то им говорил, расточал улыбки, но при этом издали дружелюбно кивал Наде. После танца снова подошел к ней.
— Ты, Надежда, молодец. Все здорово организовала, мне рассказали. Знаешь, кто здесь самая хорошая девушка?
— Кто? — взволнованно спросила Надя.
— Ты!
Надя почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза, и, опустив голову, прижалась к плечу Володи. На минуту ей показалось — вся группа смотрит на своего плачущего руководителя, но она так и не смогла взять себя в руки.
Прощаясь, он бегло поцеловал Надю в щеку.
— Ну я снова к своим знакомым. До завтра! Не беспокойся, не подведу! Прикачу прямо в аэропорт. Надежда — мой компас земной…
На следующий день с утра лил дождь. До обеда группу возили в музей Лазо и Котовского, после обеда фотографировались в холле турбазы, потом многие отправились по магазинам делать последние покупки. Старушки уговорили Надю сходить на рынок «за фруктами для внуков».
Рынок находился недалеко от турбазы и представлял собой крытые прилавки, заваленные всевозможными фруктами, в стороне на ящиках продавалась рассада цветов, разные коренья, веники, пемза, мотки медной проволоки для чистки кастрюль. На рынке была какая-то костюмированная бедность: продавцы стояли в старой, рваной одежде и выглядели нищими, но когда рассчитывались с покупателями, доставали из-под лохмотьев туго набитые кошельки. Фрукты стоили дешево, и старушки накупили по сетке яблок, груш, слив. Надя купила для родных небольшой пакет персиков и кулек земляных орехов.
Самолет улетал в семь вечера, и до отлета Наде предстояло закрыть путевки, сдать дежурной белье и получить на всю группу вместо ужина сухой паек.
В пять часов к турбазе подъехал автобус; из него вышла сопровождающая молдаванка с лентой, которая встречала группу в аэропорту. Раскрыв зонт, она вбежала в холл турбазы и, как и в первый день, весело приветствовала группу по-русски и по-молдавски. Она провела короткую заключительную беседу и попросила старших в группе написать в турбюро отчет о поездке. В автобусе, пересчитывая туристов, сопровождающая заметила, что одного не хватает, и, нахмурившись, подсела к Наде.