Видимость
Шрифт:
Куча одежды висело на вешалках, место было больше чем в ванной. Модные ткани, платья, пиджаки.
— Шкафчики, где ты хранишь свои джинсы и топы, — пробормотал он, жестом указав на ящички расположенные внизу встроенного шкафа.
— Ты не возражаешь, если я переоденусь? — спросила я робко.
Он уставился на меня, оценивая, говорила ли я серьезно, затем покачал головой, поднял руку в жесте капитуляции.
— Что угодно, Стар. — Он потянул дверь, закрыв меня внутри.
Я не была готова, что стены начнут рушиться вокруг меня, забирая воздух из пространства. Я немедленно бросилась к двери,
— Выпусти меня, выпусти меня. Мне жаль, мне жаль!
Я качнулась вперед, когда дверь поддалась.
Я с глухим стуком приземлилась в голую грудь Данте.
— Шшш, все в порядке. Я просто дал тебе переодеться. Шшш. — Я дышала в ритм с его сердцебиением, вдох... выдох... вдох... выдох. Я позволила его спокойствию впитаться в меня. У него были татуировки на обеих руках, тянущиеся к его плечам. Видеть их было комфортно... но почему.
— Переоденься здесь, Стар. Я буду в ванной, затем пойдем есть.
Я кивнула, подарив ему нерешительную улыбку.
— Спасибо тебе.
Он пожал плечами, но тяжело вздохнул, его темные глаза поймали мои на мгновение, прежде чем он повернулся и вышел. Я смотрела, как он уходит, оценивая, как перекатываются его мышцы спины, демонстрируя его полнейшую силу. Нахмурившись, я повернулась и выбрала одежду, отмахнувшись от боли в своем сердце.
Я не могла сойти вниз, я оставалась в своей комнате. Две недели я кружила по этой комнате, игнорируя его просьбы, когда он приносил еду. Я не могла больше выносить, как в мою голову заползали небольшие изображения того, как он держал меня, он будто призывал меня ими. Я скучала по нему, и это ужасало.
Я чувствовала аромат пиццы, когда пошла искать его. Чем дальше я пробиралась по дому, тем сильнее становился аромат.
Он сидел за тем же столом, что и две недели назад, его волосы были влажными от спонтанного душа, который он принял, когда я не ответила на его просьбу спуститься поесть тридцать минут назад. Он был одет в повседневную одежду. Я стояла вне поля его зрения, но мне открывался отличный вид. От него все еще исходила власть и доминирование, несмотря на обычные темные свободные джинсы и черный свитер, он был точно волк в овечьей шкуре.
Я почувствовала тот момент, когда он понял, что я здесь, он будто умел менять атмосферу вокруг себя. Мои щеки налились теплом, когда он повернулся в моем направлении.
— Давай есть, Белль.
Я вышла из своего, не такого уж скрытого места, мои босые ноги шлепали по полу с каждым шагом, что я делала.
— Почему ты называешь меня так?
Он смотрел на меня с такой интенсивностью, что у меня было ощущение, что невидимая сила обернулась вокруг меня как веревка и тянула меня ближе к нему. Его руки обхватили мои щеки, его мятное дыхание смешалось с крепким напитком и облизывало мою кожу, пока он дышал.
— Потому что ты всегда была самой красивой женщиной в комнате — царица бала.
Стараясь не двигаться в его руках и пытаясь перестать чувствовать желание, которое он разжигал во мне, я спокойно отступила.
— Ты должна привыкнуть к моим прикосновениям, Белль. В конце концов, ты — моя. Независимо от того, помнишь ты это или нет, но ты должна принять это!
Я боролась с надвигающимися слезами.
— Это не было моим выбором — не помнить, Данте.
Один его шаг сократил расстояние, которое я проложила между нами.
— Это был твой выбор — рискнуть всем, Стар! А сейчас посмотри, что случилось. Мы почти незнакомцы, но должны пожениться в конце месяца. — Он схватил мою руку, заставив меня вздрогнуть. Мой желудок выбрал именно этот момент, чтобы заурчать, привлекая наше внимание к тому, что я голодна. Не знаю почему, но я покраснела от смущения. — Я заказал твою любимую.
Я посмотрела на коробку с пиццей.
— Я не ем углеводы. — Это сорвалось с моих губ, напоминая о женщине, какой я была прежде, шокировав нас обоих. Проблеск прежней меня пришел из ниоткуда. Это не было чем-то особенным, но хотя бы что-то. Его глаза расширились, как и мои, когда мое сердце мчалось галопом. — О боже, это пришло из ниоткуда, Данте. Но это правда, да?
Небольшая улыбка тронула его губы, когда он кивнул.
— У тебя был один «выходной» день (прим. перев. — имеется в виду тот день, когда можно позволить себе есть, что хочешь), и ты всегда хотела пиццу, она твоя любимая. Я возил тебя в Италию, чтобы ты могла попробовать настоящую.
Он пересек комнату и достал из шкафа коробку. Поставил ее передо мной, сняв крышку. Фотографии. Подняв первую, я почти уронила ее. На ней были мы вместе, я улыбалась ему, а он фотографировал нас, держа камеру на расстоянии вытянутой руки. Я выгляжу почти одурманенной, глядя на него с любовью. Я положила ее на стол и потянулась за следующей. На ней я одна, стою в поле, ветер развевает мои волосы, и на моем лице сияет яркая улыбка. Я отразила эту улыбку, глядя на себя. Это я. За мной простирается желтое поле, как песок в пустыне, и над всем этим возвышается потрясающее здание.
— Это наш дом на юге Франции. Здесь тебе восемнадцать. — Его голос был задумчивым, будто вспоминающим. Он взял фото и погладил изображение. — Я был так влюблен в тебя.
Взяв у него фото, я поставила его на стол.
— Был? — я задержала дыхание, пока он пристально изучал выражение моего лица, прежде чем ответить.
— Она потерялась, но мы найдем ее. Ты моя, Стар, ты знаешь это. Скоро твой мозг наверстает упущенное.
На следующем фото мы лежим под солнцем на шезлонге, он лежит на мне, уткнувшись носом в мою шею, фото идеально поймало мой смех и показывает мое счастье. Он такой напряженный рядом со мной. Я подняла взгляд на него.
— Это отпуск, когда я сделал тебе предложение.
Я снова вернула взгляд на фото, желая, чтобы оно рассказало мне нашу историю. Я хотела закричать на девушку на нем, чтобы она помогла мне вспомнить, показала мне воспоминания, но ничего не произошло.
Внезапно он схватил меня и впился своими губами в мои. Я позволила ему, теряя себя в его плотской потребности. Его язык со злостью ударился о мой, его зубы кусали мои губы. Его рука опустилась и схватила меня за ягодицы, приподнимая меня. Из-за мышечной памяти мое тело сработало на автомате. Мое тело помнило его, желало его, и это единственное, что чувствовалось по-настоящему реальным в моей жизни. Мне нужно было спасение, которое он предлагал.