Видоизмененный углерод
Шрифт:
– Ну конечно.
Она подалась к экрану, прищуриваясь.
– Что у вас с лицом?
Он непроизвольно поднял руку к одному из шрамов. Он рассчитывал, что в тусклом освещении комнаты синяки и ссадины будут не так заметны. Также он не рассчитывал, что Мириам Банкрофт окажется такой наблюдательной.
– Долгая история. Расскажу при встрече.
– Что ж, перед таким заманчивым предложением я вряд ли смогу устоять, – насмешливо сказала она. – Завтра после обеда я пришлю к «Хендриксу» лимузин. Как насчет четырех часов? Вот и отлично. Тогда до встречи.
Экран погас. Некоторое время он молча смотрел на
– Она действует на меня возбуждающе, – сказал он.
– Да, и на меня тоже. Естественно.
– Очень смешно.
– Стараюсь.
Встав, я направился за бутылкой виски. Проходя через комнату, я увидел в зеркале у кровати свое отражение.
Если оболочка Райкера производила впечатление человека, привыкшего очертя голову бросаться навстречу напастям, которые предлагала ему жизнь, то человек в зеркале выглядел так, словно обладал умением аккуратно проскальзывать мимо любых невзгод и с насмешкой наблюдать, как коварная судьба, обманувшись в очередной раз, неуклюже падает на землю лицом вниз. Своими движениями, плавности и экономичной легкости которых позавидовала бы Анчана Саломао, он напоминал крупного представителя семейства кошачьих. Густые иссиня-чёрные волосы ниспадали плавными волнами на обманчиво покатые плечи, а изящно раскосые глаза смотрели на мир с мягкой беззаботностью, говорившей о том, что в нашей вселенной жить хорошо.
Я провел в оболочке технического ниндзя лишь несколько часов – если точно, семь часов и сорок две минуты, согласно часовому дисплею, вживленному в левый верхний угол поля зрения, – но никаких побочных последствий загрузки не было. Я взял бутылку виски изящной смуглой рукой художника, и эта простая демонстрация полного единства мышц и костей озарила меня радостью. Нейрохимическая система «Хумало» постоянно мерцала на грани восприятия, славно расхваливая мириады поступков, которые может в любой момент совершить это тело. Даже когда я служил в Корпусе чрезвычайных посланников, мне не доводилось носить ничего подобного.
Вспомнив слова Карнажа, я мысленно покачал головой. Если чиновники ООН думают, что им удастся установить десятилетнее эмбарго на поставку в колонии вот этого, они живут в другом измерении.
– Не знаю, как ты, – сказал он, – но у меня от неё мурашки по коже бегут, твою мать.
– Это ты мне говоришь?
Наполнив стакан, я предложил бутылку ему. Он покачал головой. Вернувшись к подоконнику, я снова уселся на него, прислонившись спиной к стеклу.
– Как только Кадмин мог выносить такое? Ортега говорит, он постоянно работал в паре с самим собой.
– Полагаю, со временем к этому привыкаешь. К тому же Кадмин был сумасшедшим.
– О, а мы, значит, в своем уме?
Я пожал плечами.
– У нас нет выбора. Если только не брать в расчет то, что можно просто развернуться и уйти. Неужели так было бы лучше?
– Лучше? Ты не забыл, что именно тебе предстоит иметь дело с Кавахарой. А мне придется стать шлюхой. Кстати, по-моему, Ортега не в восторге от этого. Я хочу сказать, она и в прошлый раз была смущена, но сейчас…
– Ты говоришь, она была смущена! А что, по-твоему, должен чувствовать я?
– Идиот, я прекрасно знаю, что ты чувствуешь. Я – это ты.
– Неужели? – Глотнув виски,
Он пожал плечами.
– Человек – это то, что он помнит. На настоящий момент наше восприятие окружающего мира различается лишь последними семью или восемью часами. Пока что разница совсем небольшая, ты не находишь?
– По сравнению с сорока с лишним годами памяти? Наверное, ты прав. К тому же личность создают как раз первые воспоминания.
– Да, так говорят. Кстати, раз уж мы заговорили об этом, скажи вот что. Как ты относишься – как мы относимся к тому, что Лоскутный человек мертв?
Я неуютно поежился.
– Неужели нужно обязательно говорить об этом?
– Нужно же о чем-то говорить. Нам придется наслаждаться обществом друг друга до завтрашнего вечера…
– Если хочешь, можешь пойти прогуляться. И раз уж об этом зашла речь, – я ткнул большим пальцем в потолок, – я тоже могу уйти отсюда тем же путем, каким пришел.
– Похоже, ты действительно не хочешь возвращаться к разговору о Кадмине, а?
– Ты начинаешь мне надоедать.
И все же он был прав. Первоначальный план предполагал, что моя ниндзя-копия остается дома у Ортеги, пока копия-Райкер отправляется к Мириам Банкрофт. Затем мне пришло в голову, что для успешного нападения на «Голову в облаках» нам потребуется заручиться помощью «Хендрикса», а я не смог бы доказать отелю свою личность, не прибегая к сканированию памяти полушарий. Поэтому было принято решение, что копия-Райкер перед тем, как уехать к Мириам Банкрофт, представит ниндзя «Хендриксу». Поскольку Райкер до сих пор оставался под наблюдением, по крайней мере со стороны Трепп, нечего было и думать о том, чтобы нам вдвоем, взявшись за руки, войти в парадную дверь отеля. В итоге я одолжил у Баутисты антигравитационную упряжь и костюм-невидимку, и как только начало светать, проскользнул сквозь редкие потоки транспорта на крытый козырьком балкон на сорок втором этаже отеля. «Хендрикс», к тому времени предупрежденный о моем появлении копией-Райкером, впустил меня в здание через вентиляционную шахту.
Осуществить подобный трюк с помощью нейрохимии «Хумало» было так же просто, как войти в парадную дверь.
– Послушай, – сказал копия-Райкер, – я – это ты. Я знаю все, что знаешь ты. Что плохого в том, если мы поговорим об этом?
– Раз ты знаешь все, что знаю я, какой смысл нам говорить об этом?
– Знаешь, иногда бывает полезно взглянуть на вещи со стороны. И даже когда высказываешься перед кем-то, на самом деле говоришь с самим собой. А собеседник требуется только для того, чтобы слушать. Так что лучше не держи в себе.
Я вздохнул.
– Не знаю. Я давным-давно похоронил все связанное с отцом. Это уже давно мертво.
– Ну да, конечно.
– Я говорю серьёзно.
– Нет. – Он ткнул в меня пальцем, так же, как я сам на балконе виллы «Закат» ткнул в Банкрофта, когда тот не хотел признать выложенные мной факты.
– Ты лжешь самому себе. Помнишь того сутенера, которого мы встретили в кабаке Ласло в тот год, когда вступили в банду Шонагана? Нас едва успели от него оттащить, а то бы ему точно несдобровать.