Видоизмененный углерод
Шрифт:
– Закрой глаза, – приказала женщина, доставая мою бандану. – Я на несколько минут завяжу тебе глаза. Вдруг тебя отпустят, а эти ребята не хотят, чтобы ты знал, где их найти.
Я посмотрел на стекла.
– По-моему, они все равно поляризованные.
– Ты прав, но кто может сказать, насколько совершенна твоя нейрохимия, а? Так что сиди спокойно.
Она умелым движением завязала мне глаза красной тканью, поправив её, чтобы полностью закрыть обзор. Я снова откинулся назад.
– Всего пару минут. Сиди тихо и не пытайся подсматривать. Я скажу, когда можно будет снять повязку.
Машина поднялась вверх и,
«Всего на какое-то время, дружище». Я слабо улыбнулся, услышав в глубине черепа голос Джимми де Сото. Он прав. О человеке, к которому мы направляемся, уже сейчас можно определенно сказать две вещи. Во-первых, он не захотел приезжать в клинику сам. Не захотел даже показываться рядом с ней. Это говорит о респектабельности и одновременно – о могуществе и власти. То есть о возможности достать информацию из других миров. Очень скоро станет известно, что угрозы насчет Корпуса чрезвычайных посланников – пустые слова, и практически сразу после этого я умру. Умру по-настоящему.
«Приятель, это определяет характер твоих действий».
«Благодарю за совет, Джимми».
Через несколько минут женщина сказала, что я могу снять повязку с глаз. Я натянул бандану на лоб и повязал более привычном способом. Сидевший рядом со мной громила с автоматическим пистолетом ухмыльнулся.
Я недоуменно взглянул на него.
– Я сделал что-то смешное?
– Да, – заговорила женщина, не отрывая взгляда от огней города, раскинувшегося за иллюминатором. – Ты стал похож на придурка, мать твою.
– Только не там, откуда я прибыл.
Она с сожалением посмотрела на меня.
– Сейчас ты не там, откуда прибыл. Ты на Земле. Постарайся вести себя подобающим образом.
Я поочередно посмотрел на них – автоматчик продолжал ухмыляться, на лице синтетической женщины витала презрительная гримаса – и, пожав плечами, поднял обе руки, чтобы развязать бандану. Женщина снова отвернулась к иллюминатору. Дождь, похоже, кончился.
Я резко, что есть силы рубанул руками влево и вправо. Мой левый кулак врезался в висок автоматчика, ломая кость, и громила, сдавленно вскрикнув, повалился вперед. Он так и не увидел удар, сразивший его. Моя правая рука продолжала двигаться.
Синтетическая женщина стремительно обернулась, вероятно, быстрее, чем я смог бы нанести удар, но она ошиблась, предугадывая мои намерения. Она подняла руку, защищая голову, а я проник под блоком. Пальцы сомкнулись на рукоятке бластера у неё на поясе, сбили рычажок предохранителя и нажали на спусковой крючок. Луч ожил с шипением, стреляя вниз, и правая нога женщины развалилась на куски. Вступили в действие защитные цепи, останавливая поток заряженных частиц. Женщина взвыла не столько от боли, сколько от ярости, а я поднял дуло бластера, вторым зарядом рассекая по диагонали её тело. Оружие прожгло полосу шириной в ладонь и опалило обивку кресла. Во все стороны брызнула кровь.
Бластер умолк, яркий луч погас, и в салоне вдруг стало темно. Рядом со мной булькала и хрипела синтетическая женщина, та часть её торса, на которой держалась голова, отвалилась от левой стороны
– Трепп! Трепп?! – заквакало переговорное устройство. Вытерев с лица кровь, я посмотрел на экран, вмонтированный в перегородку.
– Она мертва, – сообщил я водителю, и его лицо тотчас же исказилось от ужаса. Я поднял бластер. – Они оба мертвы. И ты станешь следующим, если немедленно не посадишь машину на землю.
Водитель попытался отшутиться.
– Дружище, мы в пятистах метрах над заливом, и за штурвалом машины нахожусь я. Как ты к этому относишься?
Отключив защитные цепи бластера, я прикрыл лицо рукой и прицелился в перегородку между кабинами.
– Эй, что ты собираешься…
Я в упор выпустил луч в водительскую кабину. Поток заряженных частиц расплавил отверстие диаметром около сантиметра. Несколько мгновений броня, скрытая под слоем пластика, держалась, отбивая дождь искр обратно в пассажирский салон. Затем искры погасли, луч пробился сквозь перегородку, и послышался треск замыкаемых электрических цепей в водительской кабине. Я отпустил спусковой крючок.
– Следующий выстрел пройдет через спинку твоего сиденья, – пообещал я. – Мои друзья перегрузят меня в новую оболочку, когда нас вытащат из моря. А тебя я разрежу через эту стенку на мелкие кусочки, и даже если не удастся попасть в память полушарий, медикам придется долго повозиться, определяя, в какой из частей она находится. А сейчас живо садись на землю, мать твою!
Лимузин резко дернулся в сторону, теряя высоту. Я отодвинулся от перегородки и вытер рукавом кровь с лица.
– Вот и прекрасно, – произнес я уже спокойнее. – Высади меня где-нибудь неподалеку от улицы Миссий. Но если думаешь о том, чтобы позвать на помощь, хорошенько уясни следующее: если начнется перестрелка, то умрешь первым. Понял? Умрешь первым. И я имею в виду настоящую смерть. Я позабочусь о том, чтобы спалить твою память полушарий, даже если это будет последним, что мне удастся сделать в жизни.
Побледневшее лицо водителя глядело с экрана. Напуган, но напуган недостаточно. А может быть, он боится кого-то другого. Те, кто помечает работников штрих-кодом, не склонны прощать ошибки, и рефлекса покорности перед вышестоящим, глубоко въевшегося в сознание, как правило, оказывается достаточно, чтобы преодолеть страх смерти в бою. В конце концов, именно так и ведутся войны: солдаты больше боятся сбиться с ноги, чем умереть на поле боя.
Я сам был таким же.
– А как ты относишься к такому плану? – торопливо предложил я. – Высаживая меня, ты нарушаешь протокол дорожного движения. Появляется полиция, тебя хватают. Ты молчишь о случившемся. Меня уже нет, а тебя можно обвинить только в создании аварийной ситуации на дороге. Ты говоришь, что просто водитель, твои пассажиры перессорились в салоне, и я приказал совершить вынужденную посадку. А тем временем тот, на кого ты работаешь, быстро вносит за тебя залог, и ты ещё получаешь премию за то, что держал язык за зубами.