Видящая
Шрифт:
К пяти часам дня Дайд, чувствуя себя напряженным и взвинченным, как почти полгода назад в День Альганны, направился в Императорский театр.
В зале для переносов Гектора встречал лично Бирион Вандаус. Как всегда, одетый с иголочки, с вежливо-восторженной улыбкой и аккуратно подстриженными тоненькими щегольскими усами. Таракан, как есть таракан!
– Добрый вечер, – поздоровался Дайд, пожимая директорскую ладонь. Она была теплой, влажной и очень неприятной на ощупь. – Безумно рад, что вы позволили мне прийти сегодня и отдохнуть. Признаться, я изрядно устал, несмотря на весь свой так называемый отпуск.
– Отпуск, как я понимаю,
Он всегда воспринимал Вандауса как искреннего человека, не умеющего по-настоящему скрывать своих чувств. Дайд не считал его актером. И как же он ошибался! Этот таракан был воистину гениальным лицедеем, притворщиком похлеще Аарона. Брату императора не нужно было постоянно думать о том, как обмануть эмпатию его величества, Вандаусу же следовало научиться делать это мастерски. И не менее мастерски строить из себя человека, которого не интересует ничего, кроме искусства. А ведь достаточно было просто опросить университетских преподавателей: все как один отзывались о Бирионе как о крайне амбициозном и безумно талантливом артефакторе, который зачем-то променял головокружительную карьеру ученого-изобретателя на не менее головокружительную карьеру сначала помощника директора, а затем самого директора Императорского театра. И ведь в сторону Вандауса повело именно тогда, когда он начал общаться с Аароном…
– Вольф, конечно, гениальный драматург, – говорил между тем Бирион, шагая по коридорам театра по направлению ко входу в зрительный зал. – Каждая его пьеса становится безумно популярной, постоянно полный зал. Я боялся, что из-за отстранения Элен мы и половины зрителей не наберем, но ошибся. Все билеты на «Сеть» раскуплены, и это прекрасно! В последнее время нашему театру приходится ой как непросто.
– Да? А с чем это связано? – живо поинтересовался Гектор, разглядывая собеседника.
Он не чувствовал в нем ни малейшей фальши, в отличие от той же Элен, рядом с которой Дайд всегда ощущал, что она не живет, а играет. Бирион был абсолютно естественен, и, если бы не светло-серые глаза, в которых было куда меньше эмоций, чем в остальном лице, Гектор, пожалуй, заподозрил бы, что в очередной раз ошибся.
Вандаус поморщился, фыркнул.
– «Варьете Родерика». Слышали, может? Музыкальный театр на окраине столицы. Активно набирает популярность. Там нет классических спектаклей, зато есть дурные современные пьески, в основном детективы и комедии. Ничего серьезного, все развлекательного характера, но и цены, конечно, далеки от наших.
– А вы смотрели их спектакли? – спросил Гектор, припоминая, что вроде бы именно в «Варьете Родерика» служит нынешняя любовница его высочества Арчибальда.
– Смотрел, – грустно вздохнул Вандаус. – И очень хотел бы сказать, что они ужасны, но… увы, нет. Это интересно, современно, вдохновляюще и смело. Однако я не могу ставить ничего подобного в Императорском театре! Поэтому я и попросил Вольфа написать пьесу в духе «Варьете Родерика», но такую, чтобы нам за нее потом не набили физиономии театральные критики. Что-нибудь современное, но не просто развлекательное, а с моралью хоть какой-то.
– Замечательно, – кивнул Гектор, улыбаясь. – Глядишь, лет через десять Императорский театр дозреет до музыкального спектакля.
– Надеюсь. Пока это считается дурновкусием. – Вандаус развел руками, а затем распахнул перед Дайдом двери, ведущие в зрительный зал. – Ну вот мы и пришли!
Гектор поднял голову и с трудом удержался от торжествующей улыбки, которая наверняка бы затем сменилась злобным оскалом.
Рухнувшее
Он оказался прав.
Под потолком сцены, да и не только – под потолком всего зрительного зала, – раскинула свою сеть гигантская металлическая паутина, выкрашенная в грязно-серый цвет. Смотрелось это до ужаса натуралистично, отвратительно и жутко до такой степени, что Гектору стало не по себе.
– Впечатляет, да? – ухмыльнулся Вандаус, и его глаза торжествующе блеснули. – А ведь освещение сейчас обычное! Погодите, вот сядете в партер, начнем спектакль, и вообще забудете, как дышать. Наши осветители – гении!
– Но зачем же делать паутину из металла? – небрежно поинтересовался Дайд, двигаясь за Бирионом к первым рядам зрительного зала. – Чем вам канаты не угодили?
– По правде говоря, это была идея Элен, и поначалу я не хотел ее поддерживать, но теперь не жалею. Канаты! Они не дают такого ощущения ловушки, сдавленности, западни, из которой не выбраться. А тема спектакля обязывает, чтобы такое ощущение было.
«А еще туда не запрячешь взрывчатку», – подумал Гектор, садясь в кресло посередине пятого ряда. По соседству разместился Вандаус, продолжая говорить:
– Вы не думайте, мы все предусмотрели, так что зрители защищены от падения щитами. Даже если вдруг нашей паутине вздумается падать – что маловероятно, мы все проверили уже тысячу раз, – то никто в любом случае не пострадает, клянусь.
Хмыкнув, Дайд едва уловимо качнул головой. Вот же хитрющий таракан! И не врет ведь. Щиты под потолком действительно имелись, но они были рассчитаны лишь на случайное падение конструкции, никак не на взрыв.
Через несколько минут основной свет погас, включилась подсветка, заставив «паутину» зловеще замерцать, и спектакль начался. И несмотря на то что Гектор по большому счету смотрел постановку одним глазом, он быстро поймал себя на мысли, что наслаждается ею.
И сам сюжет, и игра актеров, и костюмы, и декорации – все было великолепным. В каком диком восторге была бы Карла, если бы ей довелось сыграть в такой постановке! Авантюрный, провокационный, на грани эротизма сюжет о сумасшедшем ученом, коллекционирующем красивых девушек, как другие люди коллекционируют бабочек, перемежался с остросюжетным и опасным детективом, в котором дознаватель, влюбленный в одну из жертв, пытается найти таинственного похитителя. А между тем его возлюбленная принимает решение выбраться самостоятельно, втершись в доверие и соблазнив похитителя, но делает только хуже – ученый, захваченный страстью к своей единственной, убивает остальных девушек, превращая их в опутанных паутиной куколок. В это время дознаватель докапывается до правды и понимает, что злоумышленником является его напарник – гений артефакторики и лучший друг. Он арестовывает его, но преступник, не желая отдавать возлюбленную сопернику, взрывает собственный дом, и в этом взрыве погибают все, кроме дознавателя, который в финальной сцене предстает перед потрясенным зрителем – а Гектор был не на шутку потрясен к концу действия, – полностью поседевшим стариком с дрожащими руками.