Вихрь Бездны
Шрифт:
«Если увидишь, что я… это уже не я…»
Не вдумывайся, дура! Нельзя! Некоторые вещи нельзя запускать в рассудок — потом их оттуда не выкуришь! Думай о чём угодно — ради Творца и всех агнцев и голубей Его! Неважно — веришь или нет. Думай — ради собственной души…
— Тин… весна… — зашептала Элгэ. — Уже весна, слышишь? Утром выйдет солнце… У нас в Илладэне… в Илладии очень много солнца! Там летом растет виноград… а сейчас он зацветает. И маслины — тоже. Ты
— Говори… — едва слышно прошептал Юстиниан. — Говори еще… Пожалуйста…
Слабо забрезживший рассвет они встретили так и не сомкнув глаз, тесно прильнув друг к другу. И держась за руки, как дети.
А Элгэ — еще и едва не охрипшей.
3
Утро. Час, когда ночные тревоги — хоть легкий страх, хоть леденящий ужас! — кажутся далекими, не слишком страшными и даже почти смешными.
До девяти лет Элгэ не снились кошмары. А все, что пришли потом, сбылись.
Настоящий страх никуда не рассеется с рассветом. А если ушел, то не стоило и бояться. Если ночной кошмар действительно опасен — ты не доживешь до утра. Или… можешь не дожить до следующего.
— Элгэ, — Юстиниан не спешит вставать. И теперь, не отрываясь, смотрит на нее. Словно впервые видит.
А одеяло натянул до подбородка.
Кто парня таким воспитал? Отец-мидантиец? Элгэ едва не рассмеялась. Да нет — конечно, мать-северянка. Подражают тем, кого любят, а не кого избегают и боятся.
— Доброе утро, — заставила себя улыбнуться девушка.
Сколько они спали — час, два?
— Доброе утро.
— Вылезай из-под одеяла, — Элгэ шутливо дернула вышеозначенный предмет на себя. — Я не собираюсь тебя соблазнять.
Юстиниан едва удержал серо-голубой шерстяной квадрат. И краем глаза покосился на фреску с бойцами. Вспомнил первую брачную ночь?
— Элгэ, — помрачнел кузен. Хотя когда он вообще был веселым? Если только в детстве… — Скажи, у тебя правда…
— Были другие мужчины? — Если кавалер отводит глаза — значит, их не станет отводить дама. Впрочем, и так не стала бы. — Были. Точнее, был, — рассмеялась она.
— Ты его любила?
У него что, отлегло от сердца? Не влюбись в южанку, Юстиниан. Илладийки не интересуются северянами, а в тебе победила холодная кровь матери.
— Скорее нет, чем да, — честно ответила Элгэ. — Я любила его отца.
Два года назад из нее такое не вытянули бы калеными щипцами. А теперь — всё равно. Она никогда не любила Виктора Вальданэ. А единственным он для нее остался лишь потому, что Лоренцо Винсетти был недостаточно настойчив.
— А его отец об этом знает?
— Нет.
— Твой жених — Грегори Ильдани?!
Почему единственный погибший, о ком помнят, — принц Арно? Даже в рыцарских романах упоминают не только героя, но и его ближайших соратников.
— Нет, Виктор Вальданэ. Но он мне не жених.
— Он — герцог, ты — герцогиня. И воспитанница его родителей. Его мать наверняка была бы счастлива… — Юстиниан осекся, почти с ужасом глядя на нее. — Ты влюбилась в своего приемного отца?!
Элгэ даже рассмеялась:
— Во-первых, если Алексис — мой приемный отец, то Виктор — приемный брат, ты забыл? А во-вторых, я никогда не думала об Алексисе, как об отце.
Так странно… Годами не могла об этом не то что говорить — думать. Горе перехватывало горло, душило режущей петлей. А теперь Элгэ так спокойно рассказывает о самом страшном горе малознакомому человеку. Супругу.
Отболело.
— Мне было девять, когда я потеряла папу. И поверь — помню его хорошо. Его, кстати, тоже убил твой отец.
Могла бы и не добавлять. Но не удержалась.
— Он многих убил, — без выражения ответил Юстиниан. — Тебе не следовало ехать в Эвитан. Он и тебя убьет.
А то она не догадывалась о планах дорогого дяди-свекра? Тогда почему ледяной ветер пронесся по комнате? Потому что Юстиниан понизил голос до шепота? Их спальня тоже прослушивается?
Лучше подсесть поближе. И вопросительно взглянуть на собеседника.
— Я не знаю, как и когда он это сделает, — прошептал кузен.
Значит — прослушивается.
— Просто будь осторожнее.
Цветы и сладости от дорогого дяди Элгэ вышвырнет в мусорную корзину. Натянув предварительно перчатки.
А как быть, если любящий родственник пришлет отравленные дрова для камина? Ладно, пока здесь спят двое — не пришлет.
А вот вздумай дядя запереть неудобную невестку и отравить… Всё, что тогда останется, — выбор между голодной смертью и ядом.
— Элгэ, у меня к тебе просьба.
Еще одна.
Юстиниан ничего не знает о тайном языке «цветника», но есть жесты, общие для всех. Илладийка, подмигнув, склонила голову на грудь любимого мужа, касаясь ухом его губ. Практически поцелуй. Их первый и единственный.
— Я никому об этом не говорил, — неожиданно горячий шепот обжег ей ухо. — Я был… и сейчас влюблен в одну девушку! Нет, не влюблен — я люблю ее… больше жизни! Она — нетитулованная дворянка. Я боялся сказать отцу. Не за себя боялся…
Элгэ чуть заметно кивнула. Она тоже боялась не за себя — когда шла под венец с Юстинианом. Валериан Мальзери легко смахивает с доски лишние фигуры.
— Я хотел сбежать и жениться на ней. Но тут отец получил тебя…
Вот так, Элгэ. Твоя глупость разрушила жизнь не только тебе. И можно сколько угодно оправдываться, что дядя всё равно не допустил бы для сына неравного брака.