Вихри перемен
Шрифт:
– Леха, чего ты буровишь?
– Короче, вот в тот самый день сижу я у нее «примусы чиню», никого не трогаю. Прибегает посыльный. Срочно на дачу. А знаешь, как местное население называет резиденцию? «Райкин рай!» Ох, и остер на язык наш народ! Ну а чем не рай? Впереди море. Позади горы. Посередине Форос. Значит, маяк. По преданию, там была в старину Генуэзская крепость. А в ней таможня. Сейчас – гигантский парк, в котором растут реликтовые деревья. Бамбуковые рощицы, гиацинты, пальмы, глицинии. Тут же дубы, липы, оливки, сосенки. Кругом цветы. Розы, розы… И дух стоит такой цветочный. И вот в этом цветнике, посередине, такой пряничный домик – государственная дача «Заря». Оранжевая крыша. Бассейн. Вертолетная площадка. Кругом дорожки для гуляний вымощены плиткой. Обсажены кипарисами.
– А ты представляешь себе такое, – перебивает друга Анатолий, – длиннющий проспект Мира. А на нем в три ряда стоят, сколько глаз охватывает, стоят боевые машины десанта. Молоденькие солдатики бродят по броне, а с боков с зонтиками гигантская толпа горожан. И все смотрят, дискутируют, ругаются. Незабываемое зрелище. Народ только начал возвращаться из отпусков. А тут вот такая картина. Хоть стой, хоть падай. Ну, и нас сюда нелегкая принесла. Мы тоже на югах были. В летних лагерях. Здесь и поставили боевые задачи…
– Невыполнимые, что ли? Что вздыхаешь, а, Толян?
– Может, и выполнимые. Вполне выполнимые. Только… Только ты Вильнюс помнишь? Там тоже ставили задачи. А потом на нас же все и свалили. Сами литовцы стреляли с крыш по своим. А на нас повесили всех… А твой шеф нас сдал. На съедение. Они сами, мол, полезли. Ну, вот приблизительно такая задача и нам ставилась. Да, чего уж мне лукавить перед тобою. Белый дом нам предстояло штурмовать. А там народищу! Тьма-тьмущая…
– И вы бы пошли?
– А бог его знает! Присягу никто не отменял. Хотя, кому присягали? Сам не знаю, как нас пронесло, – Анатолий устало склоняет свою черноволосую головушку над столом и слегка отодвигает стакан. И вдруг хлопает по столу с такой силой, что вся посуда скачет со звоном. – Не было приказа! Пронесло! А с другой стороны… Только что теперь будет? Куда все пойдет?
– В жопу все пойдет, Толя! – ласково-насмешливо отвечает, расставляя посуду по местам Алексей. – С этим в задницу… Больше некуда.
– Да ладно ты, не паникуй! – почти трезвеет от таких предсказаний дружбана Казаков.
– Чего уж тут паниковать! Поздно уже. Все и так сыпется. И вот в такой момент он в отпуск подался. Четвертого августа. Распорядок дня простой. Сон. Плавание в море. Прогулки по горам. Больше всего, конечно, спали… Ну, и проспали все… Все на свете. Вокруг госдачи охрана. Тройное кольцо. Заборы. КПП. Муха не пролетит. Восемнадцатого заявляется к охраняемому лицу депутация, делегация. Большие шишки. Пять человек. Заместитель самого Шенин, помощник Болдин, генерал Варенников, наш начальник охраны Плеханов и, не помню, как его должность называется, ну, в общем, он человек известный – Бакланов. Тут-то и выяснилось, что все телефоны отключены. И шефа предали. Свои. Ближние. Стали его уламывать – подпиши, мол, указ о чрезвычайке по всей стране. Он уперся. Мы, честно говоря, боялись, что кто-нибудь его застрелит. А что нам делать? Молодым офицерам! Скажи, Толян, куды крестьянам податься? К белым али к красным?..
– Ладно, Леха, ты не ерничай!
– Эх, давай выпьем! Знаешь такой анекдот: «Когда женщина в слове из трех букв делает четыре ошибки?»
– Ну?!
– Когда кричит: «Исчо!» Выпьем же исчо! Ну, так вот, нам тоже надо было выбирать. Вот мы и выбирали. Наверное, в те самые минуты, когда он на эту делегацию орал. Я никогда не думал, что наш президент, вроде такой мягкотелый, компромиссный, может так взорваться. «И вы, и те, кто вас послал, – авантюристы! Вы погубите себя – это ваше дело! Но вы погубите страну, все, что мы уже сделали. Передайте это комитету, который вас послал…» Ну а дальше он их сам послал непечатными словами. По тексту выходит что-то вроде: «Вы хоть спрогнозируйте на один день, на четыре шага – что дальше-то? Страна вас пошлет… Не поддержит ваши меры». Ох, и обложил он их. От души. Ну, покрутились они. И свалили. А с ними и наш начальник Плеханов. И даже личный телохранитель Медведев. Собрал вещички и вместе с Плехановым улетел в Москву. Так-то, брат.
– Ну и суки!
– Ушли они. Солнцем палимые. Понурые. Как собаки побитые.
Что-то дрогнуло в лице обычно циничного и смешливого Толькиного дружка. Поджались губы, увлажнились глаза.
«Видно, досталось им это решение, – подумал Анатолий. – А как бы я поступил в этом случае? Смог бы вот так? Это же фактически они себя обрекли».
Пономарев помолчал. Выдохнул. И продолжил разговор:
– Почему остались? Понимаешь, все его предали… А мы не смогли. Совесть бы заела. Что бы делали, если бы его попытались арестовать, вывезти или просто ликвидировать? Заняли бы круговую оборону. Дрались бы. – Он снова усмехнулся. – Как в таких случаях пишут в газетах, «до последнего патрона». Для нас он уже не был президентом. Мы видели просто человека. Семья его еще. Дети… Внуки… Женщины. Так-то, брат. Может, он не очень хороший президент. Не знаю. История рассудит. Но я, да и все ребята сегодня можем сказать – у нас совесть чистая. Мы в отличие от других никого не предавали. И можем спокойно смотреть людям в глаза. Понял, Толян! Это нынче дорогого стоит. Вот за это давай и выпьем. За то, чтобы при любой ситуации ты и я могли спокойно смотреть людям в глаза.
Выпили. Помолчали. Пауза затянулась, потому что каждый вспоминал о своем.
– Потом приехали эти суки. Крючков, Язов, Бакланов. Привел их наш начальник «девятки». Иуды! Петушок наш Генералов попытался их провести в дом. Орал паскуда: «Всех, как охранников Чаушеску, расстреляют! Я вам приказываю! Мать вашу! Опустите оружие, щенки! Не позорьте меня!» Только нам уже все было по фигу! И он сам. И его приказы. Знаешь, Толя, держу я на мушке всех этих людишек. И вдруг мне их так жалко стало. Как будто это не государственные мужи, не люди, которые управляли гигантской империей, а просто какие-то нашкодившие пацаны. Язова было особенно жалко. Человек, прошедший войну, маршал Советского Союза, а выглядел словно прапорщик, укравший на складе ящик тушенки. Короче, струхнули они. Поплыли. Ну а дальше все известно. Отнесли приемник Михаил Сергеевичу, чтобы он мог хоть как-то представлять себе, что происходит в стране. Расставили посты. Приготовились. Теперь Горбачев часто выходил на балкон и к морю, чтобы люди видели, что он жив, здоров. Но заперт в «золотой клетке». Потом прилетела российская делегация – вызволять президента. В ее самолет мы и погрузились. Внучек положили спать на пол. Рядом, под нашим присмотром, посадили нашего бывшего шефа Крючкова. В качестве заложника. И с Севастопольского аэродрома, с Бельбека, взлетели на Москву. Все боялись, что могут сбить нас. Но обошлось. Вот такая арифметика, Толя!
– Страшноватая арифметика. А я, знаешь, чего боялся больше всего? Запятнаться кровью своих. Но операция «Гром» не состоялась. Говорят, наш идейный вдохновитель, шеф Крючков, сдрейфил.
– Короче, не путч, а так, оперетка получилась, – замечает Алексей, наливая еще по граммульке. – Повезло нам, Толян. И сами живы остались. И в крови не запачкались.
– Да уж. Повезло, – с сомнением качает головою Казаков. – А кровь-то все равно пролилась! Пацаны, мальчишки, решив, что начался штурм, кинулись защищать Белый дом. Трое погибли под гусеницами бронетранспортера. У моста. Это как?