Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть пятая
Шрифт:
И Арамис, читая по складам текст чека, вылил все свое негодование и все свое презрение каплю по капле на негодяя, который в течение четверти часа выносил эту пытку. Потом он приказал Ванелю удалиться даже не словами, а презрительным жестом, как лакею.
По уходе Ванеля министр и прелат, пристально глядя друг на друга, помолчали несколько секунд.
Арамис первый нарушил молчание:
– Ну, с кем вы можете сравнить человека, который, перед тем как сражаться с закованным в доспехи и вооруженным врагом, обнажает грудь, бросает оружие и посылает противнику любезные поцелуи? Прямота, господин Фуке, есть орудие, которым часто действуют мерзавцы против хороших людей, и им удается достигнуть цели. Поэтому хорошие люди должны были бы пускать в ход против мерзавцев обман. Вы бы убедились, какими бы они стали сильными, не переставая быть честными.
– Но их действия назвали бы действиями мерзавцев.
– Совсем нет, их назвали бы кокетством честности. Но раз уж вы покончили с этим Ванелем, раз вы лишили себя счастья уничтожить его, отказавшись от вашего слова, раз вы дали против себя единственное оружие, которое может нас погубить…
– О, друг мой, – сказал с грустью Фуке, – вы, как тот учитель философии, о котором нам на днях рассказывал Лафонтен… Он видит тонущего ребенка и произносит ему речь по всем правилам искусства.
Арамис улыбнулся:
– Философ – верно, учитель – верно, тонущий ребенок – тоже верно, но вы еще увидите ребенка, который будет спасен! Однако прежде всего поговорим о делах.
Фуке посмотрел на него с недоумением.
– Вы, кажется, когда-то рассказывали мне о празднестве в Во, которое вы собирались устроить.
– О, – сказал Фуке, – это ведь было в доброе старое время!
– На это празднество, кажется, король сам себя пригласил?
– Нет, дорогой друг, господин Кольбер посоветовал королю пригласить самого себя.
– Да, потому что это празднество было бы столь дорогим, что вы разорились бы на нем.
– Вот именно. В доброе старое время, как я вам только что сказал, я гордился возможностью показать моим врагам неисчерпаемость моих ресурсов; я гордился тем, что повергаю их в смятение, создавая миллионы там, где они ждали только краха. Но теперь мне надо считаться с государством, с королем, с самим собой; теперь мне надо стать скупцом; я сумею доказать всем, что я действую, имея в распоряжении гроши, совершенно так же, как имея мешки пистолей, и, начиная с завтрашнего дня, когда будут проданы мои экипажи, сданы мои дома и сокращены расходы…
– Начиная с завтрашнего дня, – перебил спокойно Арамис, – вы будете, дорогой друг, без устали заниматься приготовлениями к прекрасному празднеству в Во, о котором однажды будут говорить как об одном из героических великолепий нашей прекрасной эпохи.
– Вы сошли с ума, шевалье д’Эрбле!
– Я? Вы этого не думаете.
– Как? Да знаете ли вы, сколько может стоить самое простое празднество в Во? Четыре или пять миллионов.
– Я не говорю о самом простом празднестве, дорогой суперинтендант.
– Да, раз празднество устраивается для короля, – отвечал Фуке, не поняв Арамиса, – оно не может быть простым.
– Конечно, оно должно быть роскошнейшим.
– Тогда мне надо истратить от десяти до двенадцати миллионов.
– Если понадобится, вы истратите и двадцать миллионов, – сказал Арамис бесстрастным тоном.
– Где же я их возьму? – воскликнул Фуке.
– Это уже мое дело, господин суперинтендант. Вы совершенно не должны об этом беспокоиться. Деньги будут в вашем распоряжении раньше, чем вы наметите план вашего празднества.
– Шевалье, шевалье! – воскликнул Фуке, у которого закружилась голова. – Куда вы меня увлекаете?
– По ту сторону пропасти, в которую вы готовы были упасть. Схватитесь за мой плащ и не бойтесь.
– Почему вы мне раньше не говорили об этом, Арамис? Был день, когда вы могли меня спасти, дав мне один миллион.
– Тогда как сегодня… тогда как сегодня я дам вам двадцать миллионов, – сказал прелат. – Да будет так! Причина этого очень проста, друг мой: в тот день, о котором вы говорите, у меня не было в распоряжении этого необходимого миллиона, нынче же мне легко будет получить двадцать миллионов, которые мне нужны.
– Да услышит вас Бог и спасет меня!
Арамис вновь улыбнулся обычной загадочной улыбкой.
– Меня-то Бог всегда слышит, – сказал он, – это происходит, может быть, оттого, что я ему очень громко молюсь.
– Я отдаюсь в вашу полную власть, – прошептал Фуке.
– О нет, я совсем иначе на это смотрю. Я сам в вашей полной власти. Поэтому вы, как самый тонкий, умный, изысканный и изобретательный человек, вы в мельчайших подробностях распорядитесь празднеством. Только…
– Только? – переспросил Фуке как человек, знающий цену умолчания.
– Только, предоставляя вам изобретение всех подробностей, я оставляю за собой наблюдение за выполнением.
– Каким образом?
– Я хочу сказать, что на этот день вы превратите меня в мажордома, в главного управляющего, в человека, в котором будут совмещаться начальник охраны и эконом; мне будут подчинены люди, и у меня будут ключи от дверей; вы, правда, будете отдавать приказания, но вы будете их отдавать мне; они должны пройти через мои уста, чтоб достигнуть назначения, вы понимаете?
– Нет, не понимаю.
– Но вы принимаете мои условия?
– Еще бы! Конечно, друг мой!
– Это все, что мне нужно. Благодарю вас. Составляйте список гостей.
– Кого же мне приглашать?
– Всех!
Х
Автору кажется, что пора вернуться к виконту де Бражелону
Наши читатели видели, как в этой повести параллельно развертывались приключения нового и старого поколений. У одних – отблеск былой славы, горький жизненный опыт или же мир, наполняющий сердце и успокаивающий кровь под рубцами, которые прежде были жестокими ранами. У других – битвы самолюбия и любви, мучительные страдания и несказанные радости, кипящая жизнь вместо воспоминаний.