Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть пятая

Дюма-отец Александр

Поэтому, едва только войдя в комнату, он остановил на тонком и в то же время строгом лице ванского епископа удивленный взгляд, который вскоре стал подозрительным.

Что же касается Фуке, то он, как истинный политик, то есть человек, вполне владеющий собой, усилием воли уничтожил на своем лице все следы волнения, вызванного разоблачениями Арамиса. Это больше не был человек, раздавленный несчастьем и принужденный искать выхода; он поднял голову и протянул руку, приглашая Ванеля подойти ближе.

Он

снова был первым министром и хозяином у себя в доме.

Арамис знал суперинтенданта. Ни тонкость его сердца, ни широта его ума не могли удивить епископа. Поэтому, отказавшись от активного участия в разговоре, он на время взял на себя трудную роль человека наблюдающего и слушающего.

Ванель был заметно взволнован. Он дошел до середины кабинета, низко кланяясь всем и всему.

– Я явился… – начал он.

Фуке кивнул и сказал:

– Вы точны, господин Ванель.

– В делах, монсеньер, мне кажется, что точность – добродетель.

– Да, сударь.

– Простите, – перебил Арамис, указывая пальцем на Ванеля и обращаясь к Фуке, – простите, это тот господин, который хочет купить вашу должность, не правда ли?

– Да, это я, – отвечал Ванель, удивленный крайне высокомерным тоном, которым Арамис задал вопрос. – Но как мне надлежит называть того, кто удостаивает меня?..

– Называйте меня монсеньер, – сухо отвечал Арамис.

Ванель поклонился.

– Довольно, довольно, господа, – сказал Фуке, – достаточно церемоний. Перейдем к фактам.

– Монсеньер видит, – сказал Ванель, – я весь к его услугам.

– А я подумал, что вам, может быть, надо мне сказать что-нибудь?

– О, он изменил свое решение, я погиб! – прошептал Ванель. Но, набравшись мужества, сказал: – Нет, монсеньер, мне совершенно нечего вам сказать, кроме того, что я сказал вчера и готов повторить сегодня.

– Будьте откровенны, господин Ванель, не слишком ли труден для вас наш договор, скажите мне?

– Разумеется, монсеньер, миллион пятьсот тысяч ливров – это большая сумма.

– Такая большая, – сказал Фуке, – что я подумал…

– Вы подумали, монсеньер? – живо воскликнул Ванель.

– Да, что, быть может, ваши средства вам еще не позволяют купить…

– О, монсеньер!

– Успокойтесь, господин Ванель, я не стану осуждать вас за неисполнение вашего слова, так как вы, очевидно, не в состоянии его сдержать.

– Нет, монсеньер, вы, конечно, осудили бы меня и были бы правы, – отвечал Ванель, – так как надо быть неосторожным человеком и безумцем, чтобы взять на себя обязательство, которое не можешь выполнить. А я всегда смотрю на уговор как на совершенное дело.

Фуке покраснел. Арамис промычал нетерпеливое «гм!».

– Нельзя все же впадать в крайность, сударь, – сказал суперинтендант. – Человеческий ум изменчив, ему свойственны маленькие простительные капризы, даже иногда вполне почтенные капризы. И часто человек желал чего-нибудь вчера, а сегодня в этом раскаивается.

Ванель почувствовал, как по его лбу и щекам потек холодный пот, и пролепетал:

– Монсеньер!..

Арамис же, очень довольный той четкостью, с которой Фуке начал разговор, спокойно прислонился к мраморной консоли и стал играть золотым ножичком в малахитовой оправе.

Фуке минуту помолчал, потом снова заговорил:

– Послушайте, дорогой господин Ванель, я сейчас вам объясню положение вещей.

Ванель затрепетал.

– Вы порядочный человек, – продолжал Фуке, – и вы поймете.

Ванель зашатался.

– Вчера я хотел продать свою должность.

– Монсеньер, вы не только хотели продать, вы сделали больше – вы продали.

– Ну, пусть так! Но сегодня я прошу вас, как о большом одолжении, вернуть мне слово, которое я дал вам вчера.

– Вы дали мне это слово, – повторил Ванель, как неумолимое эхо.

– Я знаю. Вот почему я вас умоляю, господин Ванель, – слышите? – я вас умоляю вернуть мне его…

Фуке остановился. Слово умоляю, он видел, не произвело желаемого действия, и это отняло у него дар речи.

Арамис, все еще играя ножичком, вонзил в Ванеля взгляд, который, казалось, хотел проникнуть до самого дна его души.

Ванель поклонился и сказал:

– Монсеньер, я взволнован честью, которую вы мне оказываете, советуясь со мной о совершившемся факте, но…

– Не говорите но, дорогой господин Ванель.

– Увы, монсеньер, подумайте, я ведь принес деньги, я хотел сказать – всю сумму.

И он открыл толстый бумажник.

– Видите, монсеньер, здесь купчая на продажу земли, принадлежащей моей жене. Чек в порядке, на нем необходимые подписи, и деньги могут быть уплачены немедленно. Это все равно что наличные деньги. Одним словом, дело сделано.

– Дорогой господин Ванель, всякое дело на этом свете можно разделать, чтоб оказать одолжение…

– Конечно… – неловко пробормотал Ванель.

– Чтоб оказать одолжение человеку, другом которого станешь таким образом, – продолжал Фуке.

– Конечно, монсеньер…

– Тем более законно станешь другом, господин Ванель, чем больше оказанная услуга. Ну, сударь, скажите, что же вы решаете?

Ванель молчал.

В это время Арамис подвел итог своим наблюдениям.

Узкое лицо Ванеля, его глубоко сидящие глаза, дугообразные брови – все говорило ванскому епископу, что перед ним типичный скупец и честолюбец. Пробивать одну страсть другой – таков был метод Арамиса. Он увидел разбитого и поникшего Фуке и бросился в бой с новым оружием.