Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
— Нет, не то, — сказал Д'Артаньян.
— С Мальты? — вставила Монтале.
— Честное слово, сударыня, вы приближаетесь.
— С какого-нибудь острова? — спросила Лавальер.
— Сударыня, не хочу вас дольше томить, я приехал из тех краев, откуда в настоящий момент господин де Бофор грузится на суда, чтобы перебраться в Алжир.
— Вы видели армию? И флот? — поинтересовались несколько воинственных дам.
— Все видел.
— Есть ли там наши друзья? — задала вопрос мадемуазель де Тонне-Шарант холодным,
— Да, — отвечал Д'Артаньян, — там де Ла Гилотьер, де Муши, де Бражелон.
Лавальер побледнела.
— Господин Бражелон? — воскликнула коварная Атенаис. — Как! Он отправился на войну?..
Монтале наступила ей на ногу, но это никак не подействовало.
— Знаете ли вы мою мысль? — продолжала ода безжалостно. — Мне кажется, что мужчины, уехавшие на эту войну — незадачливые влюбленные, ищущие у черных женщин утешения от жестокостей белых.
Некоторые дамы весело рассмеялись; Лавальер начинала терять присутствие духа; Монтале кашляла так, что могла бы разбудить мертвого.
— Сударыня, — перебил д'Артаньян, — вы напрасно думаете, что женщины в Джиджелли черные. Они не черные и не белые, они желтые.
— Желтые?
— О, не думайте, что это так уж плохо; я никогда не видел более красивого цвета кожи в сочетании с черными глазами и коралловыми губами.
— Тем лучше для господина де Бражелона, — выразительно проговорила мадемуазель де Тонне-Шарант. — Он там излечится, бедный юноша.
После этих слов воцарилось молчание. Д'Артаньян подумал, что женщины, эти нежные горлинки, обращаются друг с другом, пожалуй, более жестоко, чем тигры или медведи.
Для Атенаис было, однако, мало заставить побледнеть Лавальер; ей хотелось, чтобы Луиза вдобавок еще и покраснела.
Она снова заговорила:
— Знаете, Луиза, на вашей совести теперь тяжкий грех!
— Какой грех, мадемуазель? — пролепетала несчастная, тщетно пытаясь найти опору среди окружающих.
— Да ведь вы были обручены с этим молодым человеком, он любил вас всем сердцем, а вы отвергли его.
— Это обязанность всякой порядочной женщины, — вставила Монтале поучающим тоном. — Когда знаешь, что не можешь составить счастье того, кто тебя любит, лучше отвергнуть его.
Луиза не знала, благодарить ли ей за такую защиту или негодовать.
— Отвергнуть! Отвергнуть! Все это превосходно, — заметила Атенаис. Но не в этом грех мадемуазель Лавальер. Настоящий грех, в котором она может себя упрекнуть, заключается в том, что это она послала на войну бедного Бражелона — на войну, где его могут убить.
Луиза провела рукой по своему холодному как лед лбу.
— И если он умрет, — продолжала безжалостная Атенаис, — это будет означать, что это вы, Луиза, убили его; вот в этом и заключается грех, о котором я говорила.
Луиза, едва держась на ногах, подошла к капитану
— Вам надо было о чем-то поговорить со мною, господин д'Артаньян, начала она прерывающимся от гнева и страдания голосом. — Что вы хотели сказать?
Д'Артаньян, взяв Лавальер под руку, направился с ней по галерее. Когда они оказались достаточно далеко от других, он ответил:
— То, что я собирался сказать вам, только что высказала мадемуазель де Тонне-Шарант, быть может, грубо, но с исчерпывающей полнотой.
Луиза едва слышно вскрикнула и, изнемогая от этой новой раны, кинулась прочь, как бедная, пораженная насмерть птичка, ищущая тени в густом кустарнике, чтобы там умереть. Она исчезла в одной из дверей в тот самый момент, когда король появился в другой.
Первый взгляд короля был направлен на пустое кресло его возлюбленной, и, не найдя нигде Лавальер, король нахмурился, но в то же мгновение он увидел д'Артаньяна, который отвешивал ему низкий поклон.
— Ах, сударь, — улыбнулся Людовик, — вы проявили истинное усердие, и я вами весьма доволен.
Это было высшее проявление королевского удовольствия. Было немало таких, кто дал бы себя убить, лишь бы заслужить эти слова короля.
Придворные дамы и кавалеры, почтительно окружившие короля при его входе, расступились, заметив, что он желает остаться наедине с капитаном мушкетеров.
Король направился к выходу и увел д'Артаньяна из залы, после того как еще раз поискал глазами мадемуазель Лавальер, не понимая причины ее отсутствия.
Оказавшись вдали от любопытных ушей, он задал вопрос:
— Итак, господин Д'Артаньян, узник?..
— В тюрьме, ваше величество.
— Что он дорогою говорил?
— Ничего, ваше величество.
— Что он делал?
— Был момент, когда рыбак, в лодке которого я переправлялся на Сент-Маррерит, взбунтовался — и сделал попытку убить, меня. Пленник… помог мне защититься, вместо того чтоб бежать.
Король побледнел и сказал:
— Довольно.
Д'Артаньян поклонился.
Людовик прошел взад и вперед по своему кабинету.
— Вы были в Антибе, когда туда прибыл господин де Бофор?
— Нет, ваше величество, я уезжал, когда туда прибыл герцог.
— А!
Новое молчание.
— Что же вы там повидали?
— Многих людей, — холодно ответил Д'Артаньян. Король увидел, что Д'Артаньян не расположен поддерживать разговор.
— Я вас вызвал, господин капитан, чтобы отправить в Нант. Вам предстоит подготовить там для меня резиденцию.
— В Нант? В Бретань? Ваше величество предполагает совершить столь далекое путешествие?
— Да, там собираются штаты, — отвечал король. У меня есть к ним два представления; я хочу лично присутствовать на их заседаниях.