Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
Налево от суперинтенданта сидела г-жа де Бельер, направо — г-жа Фуке.
Как бы бросая вызов законам света и пренебрегая обыденными приличиями, два ангела-хранителя этого человека сошлись возле него, чтобы поддержать его, когда разразится гроза, совместными усилиями своих тесно сплетенных рук. Г-жа де Бельер бледнела, трепетала и была полна почтительности к г-же Фуке, которая, касаясь своей рукой руки мужа, с тревогой смотрела на дверь, в которую Пелисон должен был ввести д'Артаньяна.
Вошел капитан. Сначала он был только самой учтивостью,
Фуке, поднимаясь с кресла, сказал:
— Простите: меня, господин Д'Артаньян, если я принимаю вас не совеем так, как подобает встречать приходящих от имени короля.
Он произнес эти слова тоном печальной твердости, испугавших его друзей.
— Монсеньер, — ответил Д'Артаньян, — если я и прихожу от имени короля, то лишь затем, чтобы получить двести пистолей по королевскому чеку.
Лица всех прояснились; лицо Фуке осталось, однако, таким же мрачным.
— Сударь, вы, быть может, также едете в Нант? — спросил он капитана.
— Я не знаю, куда я еду, монсеньер, — улыбнулся Д'Артаньян.
— Но, господин капитан, — начала успокоившаяся г-жа Фуке, — ведь вы уезжаете не так скоро, чтобы не оказать нам чести отужинать с нами?
— Сударыня, это было бы для меня великою честью, но я до того спешу, что, как видите, позволил себе вторгнуться к вам и нарушить ваш ужин, торопясь получить по этой записке причитающиеся мне деньги.
— И ответ на нее вы получите золотом, — сказал Фуке, подзывая к себе дворецкого, который тотчас же ушел с чеком, врученным ему д'Артаньяном.
— О, я нисколько не беспокоился об уплате; ваша контора — надежнейший банк.
На побледневшем лице Фуке обозначилась мучительная улыбка.
— Вам нездоровится? — спросила г-жа де Бельер.
— Припадок? — повернулась к нему г-жа Фуке.
— Нет, ничего, благодарю вас, — ответил суперинтендант.
— Припадок? — переспросил Д'Артаньян. — Разве вы больны, монсеньер?
— У меня перемежающаяся лихорадка, которой я заболел после празднества в Во.
— Ночная свежесть где-нибудь в гротах?
— Нет, нет; просто волнение.
— Вы вложили в прием короля слишком много души, — спокойно заговорил Лафонтен, не подозревая, что произносит кощунственные слова.
— Принимая у себя короля, невозможно вложить слишком много души, ее всегда мало, — тихо заметил Фуке своему поэту.
— Господин Лафонтен хотел сказать: «Слишком много жара», — перебил д'Артаньян искренним и приветливым тоном. — Ведь, право, монсеньер, никогда и нигде гостеприимство не было таким безграничным, как в Во.
На лице г-жи Фуке можно было явственно прочитать, что, хотя Фуке и поступил по отношению к королю выше всяких похвал, король, однако, не отплатил тем же своему министру.
Но д'Артаньян помнил ужасную тайну. Из присутствующих ее знали лишь он да Фуке; но один из, них не имел мужества выразить другому свое сочувствие,
Когда капитану принесли двести пистолей и он собрался уже уходить, Фуке встал» взял стакан и велел подать другой д'Артаньяну.
— Сударь, — произнес он, — за здоровье его величества, что бы ни случилось!
— И за ваше здоровье, монсеньер, что бы ни случилось! — подхватил д'Артаньян и выпил:
После этих зловещих слов он отвесил общий поклон и вышел. Когда он прощался, все встали, и в настудившей тишине, пока он спускался по лестнице, были слышны его шаги и звон его шпор.
— Был момент, когда я подумал, что он явился за мной, а не за моими деньгами, — сказал Фуке, стараясь изобразить улыбку.
— За вами! — вскричали его друзья. — Но почему, господи боже?
— Не будем заблуждаться, дорогие мои друзья, я не хочу сравнивать самого смиренного из земных грешников с богом, которому мы поклоняемся, но вы, разумеется, помните, что однажды он созвал своих близких друзей на трапезу, и эта трапеза называется тайною вечерей. Это был прощальный обед, совсем как сегодня у нас.
Со всех сторон послышались громкие возмущенные возгласы.
— Закройте двери, — попросил Фуке.
Лакеи исчезли.
— Друзья мои, — продолжал Фуке, понижая голос, — чем я был прежде и что я теперь? Подумайте и ответьте. Такой человек, как я, падает уже потому, что перестал подниматься; что же сказать, когда он действительно падает? У меня нет больше ни денег, ни кредита, у меня лишь могущественные враги и драгоценные, но немощные друзья.
— Раз вы говорите с такой откровенностью, — молвил Пелисон, — то и нам тоже подобает быть откровенными. Да, вы погибли, да, вы торопитесь навстречу вашему разорению, так остановитесь же поскорее! И прежде всего — сколько денег у вас осталось?
— Семьсот тысяч ливров, — усмехнулся суперинтендант.
— Хлеб насущный, — прошептала г-жа Фуке.
— Подставы, подставы! — вскричал Пелисон. — И бегите!
— Куда?
— В Швейцарию, в Савойю, но уезжайте!
— Если монсеньер уедет из Франции, — вздохнула г-жа де Бельер, — начнут говорить, что он чувствует за собою вину и что он испугался.
— Скажут больше, скажут, что я захватил с собою двадцать миллионов.
— Мы начнем писать мемуары, чтоб обелить вас в глазах всего света, попробовал пошутить Лафонтен, — но мой совет: бегите!
— Я останусь, — сказал Фуке, — разве я в чем-нибудь виноват?
— У вас есть Бель-Иль! — крикнул аббат Фуке.
— И я, естественно, отправлюсь туда по дороге в Нант, — ответил Фуке.
— Поэтому терпение, терпение и терпение.
— Но до Нанта пройдет еще столько времени! — промолвила г-жа Фуке.
— Да, я знаю, — ответил суперинтендант, — но тут ничего не поделаешь!
Король зовет меня на открытие штатов. Мне отлично известно, что он это делает, имея в виду погубить меня; но отказаться ехать — значит выказать свое беспокойство.