Виктор Курнатовский
Шрифт:
— Если наладится пересылка «Искры» на Кавказ, мы обязательно организуем перепечатку ее в местных подпольных типографиях. У нас уже появились такие. Будем переводить отдельные статьи и материалы газеты на армянский, грузинский и другие языки народностей Кавказа.
Виктора Константиновича очень порадовало, что кавказские товарищи правильно поняли значение и задачи «Искры» и сами, не дожидаясь указаний из центра, начали думать о том, как распространять газету, как лучше использовать ее пропагандистские материалы для обучения рабочих, для сплочения их в нараставшей революционной борьбе.
Ночевать Курнатовский остался у Франчески.
Утром Виктор Константинович отправился на поиски работы — она была ему необходима
Вечером к нему заглянул один из участников вчерашней встречи — Караджан. Это был армянин средних лет, необычайно располагавший к себе. Товарищи ласково называли его Бидза (по-армянски «дядюшка»). Это прозвище стало партийной кличкой Караджана. В печати он выступал под псевдонимом — Аркомед. Как и другие товарищи, он с первой же встречи почувствовал большую симпатию к Курнатовскому. Они разговорились. Выяснилось, что оба получили образование в Швейцарии, участвовали в работе группы «Освобождение труда», знали Плеханова. Но Караджан жил в Женеве, а Курнатовский — в Цюрихе. Они и тогда кое-что слышали друг о друге, но лично никогда не встречались.
Караджан не сразу стал марксистом. В Женеве он сблизился со студентами-армянами, которые издавали журнал «Гнчак» («Колокол»), названный так в честь «Колокола» Герцена. Однако эту группу студентов-армян связывали только узконациональные интересы. Их волновала борьба за освобождение армян, живших в Турции, где во время погромов уничтожали десятки тысяч ни в чем не повинных людей. Индивидуальный террор — таков был смысл политической программы молодых революционеров, объединившихся вокруг редакции журнала «Гнчак». Руководили этой группой молодежи некто Назарбек и его жена. Эту супружескую пару в шутку называли «царем и царицей» Армении. Супруги Назарбек всячески стремились изолировать студентов-армян от общения с русской молодежью, с революционерами-болгарами, грузинами и другими.
— Однако я, — рассказывал Караджан, — как и многие мои товарищи, быстро отошел от партии Назарбеков и стал марксистом. Супруги Назарбек и их последователи в дальнейшем основали политическую партию «Гнчак». Эта партия армянской мелкой буржуазии приняла в Закавказье название Армянской социал-демократической партии. Но рабочие уже научились отличать гнчаковцев от подлинных социал-демократов марксистов. Армянская молодежь, — продолжал Караджан, — горячо сочувствовала братьям армянам, над которыми глумились в Турции. Но в то же время многие из нас, ставшие социал-демократами марксистами, понимали, что только совместная борьба рабочих различных национальностей поможет нашим братьям освободиться, то есть завоевать гражданские права. Истинные социал-демократы армяне должны были бороться против капиталистов и крупных землевладельцев плечом к плечу с русскими, грузинскими и турецкими пролетариями. Ведь не турецкие рабочие или нищие крестьяне — враги армянского народа. Капиталисты и феодалы — вот наш истинный враг.
Караджан ввел Курнатовского в курс тех национальных переплетений, которые существовали на Кавказе. Он разъяснил, как ловко используют в своих интересах местная буржуазия и русский царизм национальную рознь, которую сами они сеяли между армянами, азербайджанцами, грузинами, натравливая один народ на другой.
Караджан оказался
Караджан любил Хачатура Абовяна и Микаэля Налбандяна, Герцена и Чернышевского. Биографию Налбандяна — друга Герцена — Караджан знал до мельчайших подробностей. Он рассказал Курнатовскому о таком интересном факте: Налбандяна, умершего в ссылке, хоронили в Нахичевани. Друзья Налбандяна — и русские и армяне — подговорили, а может быть и подкупили, церковных служек, и в день похорон Налбандяна разом зазвонили на всех колокольнях Нахичевани. Это был сигнал — похороны Налбандяна вылились в революционную демонстрацию. Почти два года святейший синод и департамент полиции вели следствие по этому делу, но так и не нашли виновных.
Расставаясь с Курнатовским, Караджан посоветовал ему не тратить попусту времени и не ждать места в управлении министерства земледелия, а постараться устроиться на работу где-нибудь в пригороде. Караджан правильно рассчитал, что в винодельческих хозяйствах часто нужны были химики.
Прошло несколько дней. Дважды за это время собирались «молодые» в квартире Франчески. Обсуждали вопрос о первомайской демонстрации, о создании комитета РСДРП, о проведении массовой пропаганды идей марксизма. Махарадзе, Курнатовский, Кецховели, Иосиф Джугашвили, Караджан и многие другие выступали на этих собраниях, призывая участников революционного движения к энергичным действиям. Цулукидзе и Махарадзе предложили распределить между товарищами работу. По их плану Курнатовскому предстояло вести два кружка — в городской типографии и железнодорожных мастерских, где один кружок уже вел Джугашвили. А если обстоятельства будут благоприятствовать, то Виктор Константинович должен постараться организовать у железнодорожников еще несколько социал-демократических кружков.
Иосиф Джугашвили и Виктор Константинович попали в мастерские в обеденный перерыв. За грудой старых, заржавленных вагонных частей Джугашвили быстро разыскал двоих рабочих. Увидав гостей, они радушно поднялись, приветствуя их.
— Вот мой учитель, — сказал Джугашвили, указывая на пожилого рабочего.
— Аракел Окуашвили, — назвал себя тот.
— Нинуа, — представился молодой паренек.
Джугашвили обратился к рабочим с просьбой помочь Курнатовскому в организации кружка: подобрать надежных людей, познакомить Виктора Константиновича с обстановкой в железнодорожных мастерских. Потом заговорили о первомайской демонстрации.
— Демонстрация нам очень нужна, — согласился Окуашвили, — рабочие должны, наконец, поверить в свои силы. И на занятиях в кружках следует настойчиво готовить рабочих к проведению демонстрации. Но в этом деле необходима осторожность, большая осторожность, чтобы полиция преждевременно не догадалась о готовящемся первомайском сюрпризе.
Обеденное время близилось к концу, когда к ним подошел рабочий невысокого роста, лет двадцати пяти.
— Михаил Калинин, — представил его Нинуа. — Токарь, очень хороший токарь из Петербурга, — с непосредственностью южанина заявил Нинуа.