Виктор Шкловский
Шрифт:
Причём человек внимательный легко угадывал скрытых под инициалами людей — кому это мог Горький в Саарове раскрыть принадлежность молодой женщины к террористическому акту в Константинополе, кто этот некто, что потом рассказал всё это.
Феррари действительно давно работала на советскую разведку. В 1936 году стала капитаном в армейской версии, а не в версии этого звания в госбезопасности, и, наконец, после ареста и гибели её начальников была расстреляна. Через год после неё был расстрелян и её брат, тоже сотрудник спецслужб, Владимир Фёдорович (Михаил Яковлевич) Воля.
Более всего интересно, как это всё выплыло наружу и знал ли Шкловский подробности — ведь они практически одновременно вернулись в РСФСР. Вдруг Феррари занималась
В любом случае она — очень характерный пример романтической натуры, для укрепления романтики стремящейся в искусство. Один несостоявшийся художник тоже совершил рывок в сторону и стал фюрером. Однако ему всё-таки нужна была власть, а настоящим романтикам, которых в годы перемен судьба приводит во властные структуры, власть нужна не сильно.
Романтикам нужно признание. И ещё, чтобы вокруг бурлило, кипело и булькало.
Но когда бурление унимается, равнодушный повар снимает романтиков как серую пену с бульона — большой ложкой.
В общем, в этой истории многие умерли и продолжали умирать, когда Горький уже лежал в Кремлёвской стене, а Виктор Шкловский жил в доме на Лаврушинском. Этих людей уже не было в жизни Шкловского, хотя они всё ещё ходили по одним и тем же улицам. Ходили, пока их не зачистили — группами и поодиночке. Зачистили и человека, который написал брошюру про военную работу эсеров. Того человека, которого Шкловский называл «человеком без ремесла». И из-за которого Шкловский «должен был оставить жену и товарищей».
Человек-то он был с ремеслом, не романтик и в высоких званиях — но и его зачистил повар своей крепкой длинной ложкой.
Елена-Ольга Феррари тогда, в 1920-е, выпустила маленькую поэтическую книжечку «Эрифилии». Её переиздали в 2009 году {112} .
Стихи неважные.
Чудес не бывает.
Издана и её переписка с Горьким — ещё в 1960-е, в одном из томов «Литературного наследства» (семидесятом). Правда, без указания, что автора писем расстреляли [60] .
60
Как и полагается, биографии той жизни путаны и противоречивы. Называя её «Феррари Елена Константиновна (Голубовская Ольга Фёдоровна)», Виталий Павлов в книге «Женское лицо разведки» пишет при этом, что настоящая фамилия неизвестна. Её называют то еврейкой, то русской, сходятся в том, что она — участница профсоюзного, а затем революционного движения; при этом в иных биографиях прямо указывается: «Беспартийная». В 1918–1920 годах она сестра милосердия, а потом ведёт разведку в тылу деникинских войск, затем уходит с Белой армией в Турцию. В 1922–1923 годах — в Турции, Германии и Франции, в 1924–1925 годах — в Италии: «Действовала под видом эмигрантки-писательницы, выпустила книгу» (там же). В январе 1926 года назначена сотрудником-литератором (!) 3-й части 3-го отдела РУ, а в июле того же года уволена со службы. Но с начала 1930-х она на нелегальной работе во Франции в качестве помощника резидента. Постановлением ЦИК СССР от 21 февраля 1933 года награждена орденом Красного Знамени «за исключительные подвиги, личное геройство и мужество»; в июне 1933 года, после экзаменов по французскому языку, ей присвоено звание «военный переводчик I разряда», в июне же ей присвоено звание капитана. 1 декабря 1937 года арестована и расстреляна 16 июня 1938 года по обвинению в шпионаже и участии в контрреволюционной организации. Реабилитирована 23 марта 1957 года.
История эта
Там, кстати, говорится, что женщина с литературными амбициями лишилась мизинца в екатеринославской типографии, когда работала в цеху по резке бумаги.
История Шкловского с Феррари — это вариация на тему известного выражения «связался чёрт с младенцем»: неизвестно, кто был более искушён в тайных делах — бывший эсер Шкловский или его ученица.
А пока писателю Шкловскому плохо. Время течёт для него сложным образом, уплотняется в вязкий кисель и путает даты.
Даты потом будут путаться постоянно.
Сначала они будут путаться как следы зайца, убегающего от могущественного волка. Потом это войдёт в привычку.
Как-то Шкловский напишет короткий текст «Памяти Юрия Тынянова», который начинается так:
«Ленинград. Начало июня 1922 года.
Белая ночь.
Широкая дымно-розовая заря чуть скошенным венком лежит над городом. Желтизна и краснота зданий, шершавая красноватая серота гранита, серая, прохладная голубизна воды разъедены и соединены неярким воздухом.
Теней нет.
Рассеянным светом ночной зари залит город, все предметы круглы и отдельны. В небе без блеска золотится адмиралтейская игла. На Сенатской площади, на площади Восстания декабристов без топота стоит тяжёлый конь, и Пётр молчаливо протянул руку. Нева, окружённая мостами, отражает небо с зарёй.
История, как бы с нами одновременная история без перелистнутых страниц, история, вся открытая искусством, в воздухе белой ночи лежит раскрытой.
Над Дворцовой площадью краснеет шершавая Александровская колонна, высоко поднятая на своём пьедестале. Зимний дворец изогнут, изгиб фасада покоряется изгибу реки. В арке Главного штаба согнута улица, над аркой молчаливые кони. Эхо шагов негромко. Я иду с Юрием Николаевичем Тыняновым. Мы говорим о декабристах. Революция — не бунт, революция — новая государственность»{113}.
Идти в июне 1922 года по Дворцовой площади Шкловский мог только в мечтах.
В июне 1922 года он мог прогуливаться только по Курфюрстердамм.
Но Шкловский в воспоминаниях соединял всё — все времена, все даты и все истории.
Он писал книгу о любви.
Он писал о своей жене:
«Пейте, друзья, пейте, великие и малые, горькую чашу любви! Здесь никому ничего не надо. Вход только по контрамаркам. И быть жестоким легко, нужно только не любить. Любовь тоже не понимает ни по-арамейски, ни по-русски. Она как гвозди, которыми пробивают.
Оленю годятся в борьбе его рога, соловей поёт не даром, но наши книги нам не пригодятся. Обида неизлечима.
А нам остаются жёлтые стены домов, освещённые солнцем, наши книги и вся нами по пути к любви построенная человеческая культура.
И завет быть легким.
А если очень больно?
Переведи всё в космический масштаб, возьми сердце в зубы, пиши книгу.
Но где та, которая любит меня?
Я вижу её во сне, и беру за руки, и называю именем Люси, синеглазым капитаном моей жизни, и падаю в обмороке к её ногам, и выпадаю из сна».
Под Люсей имелась в виду Василиса Георгиевна Корди, первая жена Шкловского.
Она была арестована Петроградской ЧК 22 марта 1922 года{114}. Шкловский хотел вывезти её в Германию — легально или нелегально, но всё было напрасно. А пока «Серапионы» собирали деньги.
Наконец, Василису Корди-Шкловскую выкупили за 300 рублей у советской власти.
А Шкловский писал книгу о любви, и любовь к жене мешалась с любовью к другой женщине.
Женщину звали Эльза Триоле.