Виктор Вавич
Шрифт:
— А-а! — хрипел сзади плачущий голос, и камень полетел и прокатился в стороне.
Филипп дернулся, оглянулся. Остановил шаг.
— Идемте, идемте, — шептала, запыхавшись, Наденька.
— Камнями еще, сволочь… — шипел Филипп. — Совершенно же несознательный народ, — сказал Филипп, когда они свернули в освещенную улицу. — Дикари и туземцы, можно назвать.
Они входили в город. Филипп отпустил Наденькину руку, и немного стало жалко. Он шел рядом, глядя под ноги.
— А вы не пробовали заниматься сами? — спросила Наденька. Спросила уважительно и бережно.
— Один коллега начал со мной по-русски… «Коллега, коллега, — думала наспех Наденька. — Ага, студент! Хорошо и смешно».
— …дошли до уменьшительных, ласкательных, и ему не стало времени. Так оно и… — говорил Филипп в землю.
— Да, без руководства трудно, — сказала Наденька. — Мы как-нибудь об этом…
Наденька уж подходила к дому, где она у подруги переодевалась.
Наденька остановилась.
— Ну, большое вам спасибо, — сказал Филипп и крепко тряс Наденькину ручку. Наденьке было больно и приятно, что ее ручка тонула в плотной, горячей Филипповой ладони.
Как на доске
АНДРЕЙ Степанович собирался на службу. Он чистил в передней свою серую фетровую шляпу мягкой щеткой. Чистил внимательно — в полях, в закоулках. В гостиной горничная Дуня бесшумно возила щеткой по глянцевому паркету. Дуня бросилась на звонок. Башкин стоял на пороге со свертком под мышкой и, улыбаясь, кланялся Андрею Степановичу. Раскачивался, улыбался и не входил. Андрей Степанович сделал официальное лицо.
— Прошу! Пожалуйста! — и пригласительно махнул округло щеткой в воздухе. Башкин вступил.
— Я на минутку, можно? — Башкин все кланялся и улыбался уж несколько иронически.
— Сделайте одолжение, — сказал Тиктин, взявшись за щетку.
Наденька удивилась: кто так рано? Башкин уже кланялся в дверях столовой. Анна Григорьевна кивала ему с конца стола. Башкин разбрасывал широко ноги, изгибался и все-таки задевал стулья. Он приготовил руку и нес ее высоко, чтоб подать Анне Григорьевне. Он сел рядом с Наденькой, сел на кончик стула, плотно сжал свои острые колени, уложил на них пакет и начал, слегка покачиваясь:
— Вы помните, меня просили, — он глядел на Наденьку проникновенными глазами и говорил грустным, интимным голосом, — вы просили меня…
Анна Григорьевна насторожилась — так говорят о покинутых девочках и больных старушках.
— Уже месяца два, я думаю, тому назад. Вы просили, чтоб я достал вам немецкое издание Ницше, — продолжал Башкин тем же голосом, — так вот, мне удалось достать вам… вот здесь она, эта книга, — Башкин положил на стол завернутый в газету томик.
— Можно вам чаю? — спросила Анна Григорьевна и взялась за чайник.
— Нет, благодарю вас, я не пью чаю, — говорил Башкин неторопливо и наклоняясь в такт слов.
— Можно кофе, если хотите, — Анна Григорьевна потянулась к звонку.
— Нет… благодарю вас… я и кофе не пью.
— Что же вы пьете? — спросила Наденька.
— Я… ничего не пью, — тихо и размеренно сказал Башкин. Он глядел в глаза Наденьке углубленным взглядом. — Я… ничего не пью… до вечера, до шести часов.
В это время незнакомые шаги застучали в коридоре — тяжело и плотно. Алешка Подгорный вошел в столовую, следом за ним протиснулся Санька.
— А! — закричал Башкин. — Вот я рад! — Он вскочил и, нелепо раскорячась, шагнул к Подгорному. Размахнулся ухарски рукой и шлепнул с размаху в ладонь Алешке.
Алешка держал Башкина за руку, кланялся дамам.
— Садитесь, садитесь, — суетился Башкин. — Вот, господа, — уличным голосом закричал Башкин и выпятил свою узкую грудь, — известный естествоиспытатель и атлет, знает по имени-отчеству всех козявок, поднимает на плечах живого быка! — Башкин вытянул руку вбок жестом балаганщика.
Алешка сел. Башкин плюхнулся на стул рядом, вытянул локоть на стол, сморщил скатерть. Наденька поддержала молочник. Башкин подпер голову, запустил лихо пятерню в волосы, повернулся к Алешке
— Слушайте, вы, должно быть, из лесов каких-нибудь, из дремучих? — Башкин свободной рукой обвел в воздухе шар. — А? Я угадал? Правда ведь? Расскажите нам про леса дремучие, где звери могучие, — декламировал Башкин.
— Слушайте, черт вас дери, уберите свои ноги, — сказал Санька, споткнувшись.
Анна Григорьевна укоризненно глянула на сына.
— Да нет, — ворчал Санька, — две ноги, а всюду спотыкаешься, как сороконожка какая…
Башкин дрыгнул ногой, но остался в раскидистой позе.
— Простите, ваше имя-отчество, — наклонилась Анна Григорьевна.
— Башкин! — закричал Башкин. — Просто — Семен Башкин. — И он опять уставился на Алешку.
— Вы чего орете? — огрызнулся Санька. — Вы не в пивной, черт бы вас совсем драл.
Анна Григорьевна и Наденька смотрели во все глаза на Башкина.
— Ну, ну, расскажите, — бойко теребил Башкин за плечо Алешку.
— Да стойте, я чай разолью, — усмехнулся Подгорный.
— Ну, рассказывайте, или я пойду, — крикнул Башкин. — Не можете? Прилип язык? — Башкин вскочил, громыхнул стулом. — Всем поклон, — сказал Башкин в дверях, кивнул головой вполоборота и зашагал в коридор.
— Слушай, он же обиделся. — Анна Григорьевна глянула на сына, встала, бросила салфетку на стул и заспешила вслед Башкину.