Виланд
Шрифт:
А сам город медленно опускается во мрак. Меркнут мостовые, затем исчезают крыши домов. Наступает Запретный Час. Над Авалоном парят лишь башни нескольких замков. Серебристых, будто обсыпанных инеем.
Но потом и они делаются меньше и ниже. Уходят вниз. Не изменяются только скалы и океан. Остаётся и призрачные страж, и он больше не охраняет ворота. Он присел у круга камней, внутри которого — я знаю — притаился маленький город из песка. Город этот когда-то, ужасно давно, построили мальчики...
Сияние океана напитывает фигурку привратника, он делается настоящим, из
— Не могу найти лодку, кой леший мог её утащить?!
— Да мы же грохнули её вчера с Димкой о рифы. Он не предупредил тебя?
Йолла задумчиво помотал головой.
— Ну, и что теперь делать?
— Димка придумает...
Мы направились вдоль берега к устью реки. Там уже был Альби с огромной вязанкой хвороста. Дрова были, конечно, мокрые, и теперь Альби их сушил — вытаскивал серебристые ниточки тумана, играл с ними, свивая и запутывая пальцами в немыслимые кружева, которые в конце концов сбивались в комки и падали в воду, а потом долго плыли, не распадаясь, светящиеся, будто живые.
Я смутно помнил, что встречал Альби совсем недавно в образе мудрого старика, открывавшего нам с Димкой Двери...
Димка обрушился на нас внезапно, верхом на летучей мыши. Вдруг вспыхнул огонь — Йолла решил проверить, не высохли ли дрова? Димка кубарем прокатился по песку, сел, уперев в землю ладони, и хохотал.
Мы сидели у костра, пекли яблоки, которые добыл Димка. Никто из нас не знал, в какой момент распахнётся Океан.
Ночь тянулась так долго, что некоторые созвездия несколько раз обошли землю по кругу, а потом удивлённо замерли, не сводя с нас глаз.
Но вот Йолла крикнул, указав на залив. Луны не было, но две лунные дорожки тянулись к нам — и вырвались из воды два мальчика, один остался лежать у берега, приподняв голову и плечи, а второй затанцевал по гальке, словно стряхивал с волос и кожи серебристый свет.
— Ты кто? Иди к нам! — Йолла разглядывал незнакомого гостя, остававшегося в воде. Казалось, у него серая кожа, но когда мальчик шевелился, по ней пробегали серебристо-голубые переливы.
— Я боюсь, — откликнулся он. — Там всё твёрдое!..
Тогда Йолла сам бросился в воду.
А тот, кого мы ждали, взглянул на Димку и на меня.
— Если мы поплывём быстро, вы увидите!
Димка схватил меня за руку, Алуэ за другую. Я хотел напомнить, что плаваю медленнее Димки, но потом понял, что не нужно...
Когда становишься ветром, мысли растворяются, существуют лишь чувства. Чем выше летит ветер, тем просторнее ему, и нет никаких причин осознать себя и остановиться. Лишь опускаясь, он рассыпается на вихри, те живут мгновения, но и в мгновения случается многое. Для вихрей время сжимается в тугой комок, пространство распахивается — а у ветра нет времени, нет пространства — он бесконечен.
Песни воздушного океана сложены из миллионов голосов, рождающихся в нём и замирающих. Как радостно, кажется, возвращаться к ним, взлетать с земли, слыша отклики вихрей со всех сторон... А потом понимаешь — эти мгновенные искры гаснут без следа, в них нет памяти. Человеку не довольно мгновенности существования, и он в панике падает.
Чего боялся я над бездной вод — ни задохнуться, ни быть раздавленным, ни вообще умереть... ведь я стал существом из воды. Но боялся бездны внизу, её голоса и её мыслей, касающихся меня с бесконечным безразличием. Что, если буду я опускаться туда, в глубину — и никогда не достигну предела, а тьма и тяжесть надо мной сделают невозможным возвращение; и мысли стихии, погружённой в себя, каждый миг всё более медленные... они станут и моими мыслями. Навсегда. Бездна подо мной. Я ей не нужен. И мириады таких же ненужных пылинок опускаются в темноту и тишину.
Но вот Димка крепко сжимает мокрыми и горячими пальцами мою ладонь. Облака сверкающих искр плывут навстречу — и неясно, движутся ли они от горизонта или поднимаются из пучин.
Дальние моря. Места, жители которых никогда не видели земли. Маленькие, тёмные человечки бродят по волнам, собирая листья лунного света. Вместо ладоней у них клешни, и смотрят они большими выпуклыми глазами, чёрными и блестящими. Кажется, из воды здесь поднимаются камни, образуя загадочный город — но это не камни, и даже не плавники невиданных рыб.
И ещё появились птицы. Небольшими стайками и поодиночке, сперва очень высоко, потом проносились над самой водой. Молчаливые, похожие на ласточек, только крупнее — они нас замечали, я даже чувствовал их интерес, спокойный, без тревоги и навязчивости. Птицы играли в воздухе, гоняясь друг за дружкой, случалось, падали, кувыркаясь, в воду, вырывались вверх (с чуточку "обалделым" видом, встрёпанные и смущённые).
Луна, приближаясь к горизонту, стала стремительно расти. Сияние её было таким, как будто волны катились через неё — и светились, напитываясь жидкой латунью. Кто-то вырывался из вод, достигая верхнего края луны, на миг задерживался, словно знал, что им любуются — и прыгал светлою волною вниз.
Вниз спускались множество лестниц. Освещённые гирляндами подводных огней — и тёмные, похожие на длинные, узкие листья водорослей или щупальца гигантских спрутов. Мириады пузырьков цепочками поднимались из глубины. Бесшумные тени, проносясь мимо нас, закручивали вихри — и пузырьки, сверкая, устраивали сумасшедшую пляску.
Луна опускалась в океан. Слой за слоем волны растворяли луну, открывая пространства бездны — подводные течения, словно ярусы бесконечных каньонов — на них серебрились поля невиданных трав и голубели рощи глубинных фонтанов. Далеко внизу бурлили реки подземного огня.
Тот, кто катался с луны, напоследок ринулся с бешеной скоростью вниз, скользя на подводных течениях, точно слаломист на склоне гигантской горы.
В какой-то момент Океан захватил нас совсем — он был и сверху, как слой чистого, бирюзового хрусталя, и я подумал, что неба над нами больше нет. Мы шли по течениям, словно те птицы, что день и ночь парят, распахнув крылья, на воздушных потоках. Иногда Алуэ показывал нам места, к которым приближаться не следовало, течения там обрушивались вниз.