Вильгельм Завоеватель
Шрифт:
Вильгельм ушёл. Рауль не находил себе места, пока не увидел в дверях господина. Он вздохнул с облегчением, но секунду спустя увидел за его спиной разъярённые лица и испугался, не дошло ли дело до мечей. Но, видимо, всё обошлось. Герцог взял уздечку и вскочил в седло. Он заметил, что несколько человек бегут к нему, и неожиданно рассмеялся.
Этого простить было нельзя, даже нормандцу. Двое схватили за уздечку коня герцога, но Рауль обнажил меч.
— Нет, друзья мои, я думаю, не стоит, — проговорил Вильгельм и пришпорил коня. Его по-прежнему забавляло происходящее. Храпя, конь рванулся вперёд, оттолкнув
В покоях Матильды девушки пытались поднять госпожу и привести её в чувство. Она недоумевающе смотрела на синяки на запястьях. Служанки были встревожены тем, что она была так молчалива и сосредоточенна. Джудит велела им выйти из комнаты и вопреки протестам закрыла дверь. Вернувшись к Матильде, она села рядом с сестрой.
— Девочка моя, а ведь я тебя предупреждала.
Губы Матильды растянулись в жалкое подобие улыбки:
— Ты жалеешь меня, Джудит?
— Только не я, милая. Ты знала, на что шла.
Матильда выпрямилась, но лицо её исказила гримаса боли.
— Что они сделали с ним?
— Что они могут сделать с таким, как он?
— Ничего, — согласилась Матильда. — Но они могли убить его. Неужели он не подумал об этом?
Матильда подняла руки и снова потрогала синяк. Вдруг её прорвало: уткнувшись в грудь Джудит, она жалобно всхлипнула:
— Мне было так больно, Джудит!
Глава 4
После спешного отъезда герцога в Лилль нормандский двор жил в ожидании. Вести о том, что произошло во Фландрии, просочились и сюда и теперь передавались из уст в уста, приобретая все новые подробности. Однако никто не решался сообщить их самому герцогу. Кое-кто с видом знатока предсказывал, что граф Болдуин пойдёт на Нормандию войной, но предсказания не подтвердились. Никто не знал, что надумал граф, вернувшись в тот роковой день с охоты и застав дочь в синяках и порванном платье, а придворных — в бессильной ярости. Какими бы ни были его чувства, он ни за что не позволил бы им стать причиной вражды, не имея на то более веских оснований. Граф был могущественным правителем и не из разряда трусливых, но у него не было ни малейшего желания вступать в войну с Нормандией.
— Лишь один человек на земле владеет искусством ведения войны. И этот человек — герцог Вильгельм. Этим всё сказано.
Придворные решили, что граф слишком мягко отнёсся к дерзкой выходке герцога. Леди Матильда залечивала ссадины и молчала. Граф Болдуин писал осторожные письма герцогу в Руан и тщательно обдумывал его ответы. Он посчитал разумным сказать своей дочери о том, что она конченая женщина. Матильда испуганно посмотрела на него.
— Какой принц подберёт то, что втоптал в грязь норманн? По-моему, тебе прямая дорога в монастырь.
— Какой принц протянет руку, чтобы взять то, что жаждет норманн?
— Ты не понимаешь, что произошло, девочка моя, — возразил граф. — Норманн больше не вспомнит о тебе.
— Ничего подобного. Он не успокоится, пока я не буду лежать в его постели, — ответила Матильда.
— Об этом ещё рано говорить, — нахмурился
В Руане решили, что герцог оставил идею жениться на фландрской леди. Однако Ланфранк всё ещё не был отозван из Рима. Архиепископ Може долго размышлял над этим в своём дворце, отправляя в рот сладкое печенье. В конце концов он решил написать брату Аркесу. Тот был практически пленником в своём замке, так как рядом стоял гарнизон герцога. Може мог только догадываться о намерениях герцога, но он знал о твёрдости воли Вильгельма.
По дороге домой герцог проговорил с беспощадностью в голосе:
— Она ещё будет моей, но, видит Бог, ей придётся несладко!
— Если вы так считаете, — резко возразил Рауль, — то не лучше ли было бы выбрать в невесты ту, кого вы полюбите, а леди Матильду оставить в покое?
— Я поклялся, что Матильда будет моей, и никакая другая женщина её не заменит. Люблю ли я её или ненавижу, но она будет моей.
— Трудная задача, Вильгельм, — только и мог сказать Рауль.
— Но я решу её, верь мне.
Больше герцог не упоминал о Матильде ни при каких обстоятельствах. В Руане его ждали другие дела, и он окунулся в них с головой, оттеснив мысль о женитьбе на задний план. Весь оставшийся год он был поглощён подготовкой и проведением гражданских и церковных реформ и усмирял недовольных баронов, к которым проявлял излишнюю строгость. Даже Эдгар вынужден был отдать должное герцогу:
— Да, он настоящий правитель. Мне всегда казалось, что он раб своих эмоций.
Гилберт де Офей, которому были адресованы эти слова, рассмеялся и спросил, что послужило для них поводом. Лорды сидели у окна верхнего этажа дворца, откуда открывался великолепный вид на Сену и Кьювилльский лес. Глядя вдаль, Эдгар задумчиво проговорил:
— Его новые законы, а также то, как он расправляется с людьми, представляющими опасность для герцогства. Он очень хитрый, очень тонкий политик.
— Ты хорошо изучил его, мой милый сакс, — заметил Гилберт.
Эдгар сжал руку Гилберта, и взгляд его голубых глаз омрачился.
— А что мне остаётся? Только и наблюдать за другими людьми, — горько сказал он.
— Мне казалось, ты всем доволен.
— Нет. И никогда не буду, — ответил Эдгар.
Заметив, что Гилберту неприятны эти слова, он добавил:
— Благодаря дружбе, твоей и Рауля, я больше не чувствую такой горечи одиночества, как раньше.
— Насколько я могу судить, другие тоже. Рауль всегда рядом с тобой. Ты ведь считаешь его своим братом, не так ли? Вы так хорошо понимаете друг друга?
— Да, — коротко ответил Эдгар. Он поправил плащ на коленях. — У меня никогда не было брата. Была лишь сестра, Элфрида. — Эдгар тяжело вздохнул. — Она была совсем малышка, когда я уехал. Но думаю, что она уже выросла.
— Может быть, через несколько месяцев ты будешь свободен и сможешь вернуться в Англию, — попытался Гилберт утешить Эдгара, тоскующего по дому.
— Может быть, — тихо проговорил Эдгар.
Но желания вернуться в Англию у него становилось всё меньше. Прожив так долго в Нормандии, невозможно было не полюбить её. У Эдгара появились друзья. Невольно он стал интересоваться делами герцогства. С печалью он думал, что становится похож на Улнофа.