Вилла «Аркадия»
Шрифт:
– Ты абсолютно уверен? Ты разговаривал со своим бухгалтером? Все как следует обдумал?
Хэл сглотнул:
– Окончательный вердикт я еще не сообщал ему, но давай говорить прямо: он не удивит никого, кто видел мои счета.
– Что ж, я знал, что дела у тебя идут не лучшим образом… но все же… – Пит полез в ящик стола. – Выпить хочешь?
– Нет. Лучше сохранять голову ясной. Мне еще предстоит сделать много звонков.
– Насчет меня можешь не беспокоиться. Все, что смогу, сделаю, только дай знать. Если захочешь рассмотреть вопрос о кредите, я уверен, что добьюсь для тебя льготного тарифа.
– Думаю,
– И все-таки какая жалость. Столько денег было вложено…
Хэл нахмурился.
Наступила короткая пауза.
– Что ж, ты лучше знаешь, как поступить. – Пит поднялся и обошел стол. – Но послушай меня, Хэл, не принимай сегодня никаких решений. Тем более что ты еще не разговаривал со своим бухгалтером. Почему бы тебе не подумать хорошенько, а завтра ты вернешься и мы с тобой поговорим. Как знать, может быть…
– Ничего не изменится, Пит.
– Ну, как угодно. Все равно подумай. У вас с Камиллой все в порядке? Отлично, отлично… А как маленькая Кейти? Вот что самое главное, правда? – Пит обнял Хэла за плечи, потом вернулся на свое место. – Чуть не забыл. Слушай, я понимаю, сейчас неподходящее время, но ты не мог бы передать это своей хозяйке? А то лежит у меня в столе уже целую вечность – я все хотел отдать тебе на следующей игре в сквош. Это, конечно, не совсем по правилам, но для тебя делаю исключение…
Хэл держал в руках конверт с чем-то твердым.
– Что там?
– Всего лишь шаблон с шрифтом Брайля для ее новой чековой книжки.
– Но у нее уже есть такой.
– Не для нового счета.
– Какого нового счета?
Пит недоуменно взглянул на него:
– Того, что… Я предполагал, что это какой-нибудь страховой полис, который ты обналичил. Вот почему я немного удивился, когда ты сказал насчет своего бизнеса…
Хэл стоял посреди кабинета, качая головой:
– Она получила деньги?
– Я думал, ты знаешь.
У Хэла пересохло во рту, в голове раздался тоненький звон, совсем как в прошлом году.
– Сколько?
Пит всполошился:
– Слушай, Хэл, я и так сказал, видимо, слишком много. То есть я думал, что в ситуации с Камиллой… В общем, ты всегда ведешь ее финансовые дела.
Хэл не сводил глаз с конверта и чувствовал, будто кто-то медленно отводит воздух из его легких.
– Отдельный счет? Сколько?
– Не могу тебе сказать.
– Это же я, Пит.
– А это моя работа, Хэл. Слушай, ступай домой, поговори с женой. Уверен, что найдется какое-то простое объяснение. – Он начал чуть ли не физически подталкивать Хэла к двери.
Хэл пересек комнату, спотыкаясь:
– Пит?
Пит выглянул в открытые двери, потом снова посмотрел на своего друга. Вынув листок бумаги, написал на нем цифры и на секунду показал Хэлу:
– Что-то около того, ясно? Ступай домой, Хэл. Больше не скажу ни звука.
16
Нетрудно было догадаться, откуда взялись эти деньги. Вся семья давно ломала голову, как Лотти собирается распределить доходы от «Аркадии». Его другое мучило – преследовало, завязывало в узел внутренности, превращало еду в прах на языке: почему она умолчала, затаилась, в то время как его бизнес постепенно разрушался? Она ведь даже утешала его, а у самой все время была нужная сумма, чтобы наладить дело, единственное дело, в которое она, по ее же собственным словам, верила, единственное дело, к которому у него лежала душа, как они оба знали. Если бы только у него было время. И немного везения. А так она опять соврала, и от этого ему делалось совсем плохо. Это было даже хуже, чем узнать о ее неверности, потому что на этот раз он снова ей поверил, заставил себя преодолеть свой страх, недоверие и отдал себя в ее руки. На этот раз произошедшее нельзя было приписать ее подавленному настроению или чувству, что у нее отсутствует надежный тыл. Значит, так она к нему относится.
Если бы хотела ему рассказать, давно бы рассказала. И к этому неопровержимому факту Хэл возвращался час за часом, именно этот факт не позволил ему обратиться к ней прямо и потребовать ответа. Если бы она хотела, чтобы он знал, то сказала бы хоть что-то. Господи, какой он все-таки дурак!
Последние несколько дней она была сдержанна с ним, ее лицо выражало какую-то новую настороженность. Не имея возможности видеть, как чувства людей отражаются на их лицах, она свои чувства никогда не скрывала. А он следил за ней, едва справляясь с досадой и яростью.
– Ты в порядке? – часто интересовалась она, подразумевая, не очень ли он переживает, лишившись бизнеса. Не нужно ли его обнять? Поцеловать? Сделать то, что должно было бы его успокоить. Он смотрел на ее растерянность с примесью вины и удивлялся, как она вообще может с ним говорить.
– Со мной все прекрасно, – обычно отвечал он, тогда она начинала заниматься дочкой или возвращалась на кухню готовить ужин.
Самое плохое заключалось в том, что все это означало. Поскольку деньги и ее решение скрыть их от него могли означать только одно. Он понимал, год для них выдался не из легких, многое по-прежнему оставалось неестественным, ощущалась напряженность. Он понимал, что отстранялся от нее в тех случаях, когда в этом не было необходимости, что какая-то маленькая гаденькая частичка его существа все еще наказывала ее. Но он считал, что она могла хотя бы намекнуть…
Впрочем, какого намека он мог ожидать? Это была женщина, которая изменила ему в то время, когда он лишился опоры, когда его бизнес умирал, да и он сам был не лучше. Таким неожиданным было ее признание в то утро, когда она ему все рассказала, что он почувствовал невероятно острую боль в груди и на секунду решил, что умирает. Она тогда ничего не объяснила.
Но что бы там ни было, он по-прежнему ее любил. Последние недели ему дышалось легче, возникло ощущение, что к ним возвращается что-то ценное. Он если не простил ее, то, во всяком случае, начал видеть возможность простить. Говоря штампами того проклятого психолога, их брак мог бы стать прочнее.
При одном условии – честности.
Она слушала и кивала. Взяла его руку и сжала. Это был их последний сеанс.
Хэл подвинулся к краю кровати, смутно сознавая, что в кармане его пиджака лежит пластмассовый шаблон, рассвет медленно освещал их комнату, словно говоря, что прошла еще одна ночь, отданная на размышления, а впереди еще один день, предвещавший метания, ярость и страх.
Камилла спала, а ее рука соскользнула с его бока и упала, бессильная, рядом на кровать.