Вилла «Аркадия»
Шрифт:
– О чем это ты?
– О том, что случилось раньше. С вами обоими. У вас не было… повторения прошлого?
– Нет, мам, конечно нет. Я бы никогда не… С прошлым покончено. Мы давно так решили. Я просто беспокоюсь, потому что Хэл… как-то изменился. Ладно, забудь. Забудь, что я сказала.
– А с ним ты об этом говорила?
– Забудь, мама. Ты права, он, скорее всего, расстроен из-за бизнеса. Я дам ему возможность подышать. Послушай, мне пора, нужно снять обертывание водорослями с Линды Поттер.
Лотти посмотрела на свою сумку, внезапно убедившись, что поступила правильно. Она пока не станет сообщать Камилле о деньгах: подождет, пока они дочке действительно понадобятся. И похоже, это время не за горами,
– Знаешь, что ему нужно?
– Что?
– Подвести черту. Ему самому станет легче.
Под ногами водителя и пассажира в машине Джонса валялось восемнадцать пустых упаковок от мятных лепешек. Сосчитать их незаметно, не совершая слишком явных телодвижений, было задачей не из легких: многие были частично скрыты другим машинным хламом, таким как дорожные карты, листки с наспех нацарапанными адресами и старыми чеками заправочных станций. Но у Дейзи было предостаточно времени сосчитать все до единой, если учесть, что первые семнадцать минут пути, пока они ползли в пробках, Джонс почти не переставая орал в свой мобильный телефон, причем очень раздраженно:
– Так ему и скажите. Пусть присылает кого угодно. Весь кухонный персонал прошел специальную подготовку по профилактике перекрестного заражения продуктов. Мы ведем записи по температурам доставки, температурам хранения, качеству поставки и всему, чему угодно, пропади оно все пропадом. Если он хочет прислать чертову комиссию из «Пищевых стандартов», то передайте ему, что в моих морозильниках имеются восемнадцать чертовых индивидуальных отсеков – по одному на каждое блюдо, что мы готовим. И мы, разрази нас гром, можем отослать образцы на анализ… – Он махнул в сторону бардачка, давая понять Дейзи, что нужно его открыть. – Да, мы знаем. Нет ни одного пункта в перечне гигиенических требований к продуктам, который мой персонал не знал бы наизусть. Спросите любого. Послушайте, он утверждает, что ел утку. Утку, верно?
Она открыла бардачок, откуда выпало несколько рулеток, а также бумажник, пакетик мятных лепешек и несколько электрических шнуров непонятного назначения. Дейзи сунула руку в оставшийся хаос и выуживала по одному предмету для инспекции Джонса.
– Нет. Нет, не ел. Двое моих работников готовы подтвердить, что он ел устрицы. Подождите минутку. – Он прервал разговор, чтобы помахать рукой, указывая на бардачок, и одними губами произнес: – Таблетки от головной боли. – Потом продолжил разговор: – Вы слушаете? Да. Именно устрицы. Нет, вы не слушаете меня. Просто послушайте. Он ел устрицы, а если вы взгляните на его счет из бара, то увидите, что он выпил по крайней мере три порции алкоголя. Да, верно. У меня есть показание кассы. – Он выхватил упаковку из руки Дейзи, пробил фольгу и закинул таблетки в рот. – Пищевое отравление? Черта лысого! Он просто не знал, что в таких случаях алкоголь не употребляют. Придурок какой-то.
Дейзи смотрела в окошко на проезжавшие машины и старалась подавить раздражение, появившееся после того, как Джонс небрежно поздоровался с ней, махнув рукой, и возраставшее с каждым из трех телефонных разговоров, которые он вел с тех пор, как она села к нему в машину.
– Простите. Я на секунду, – сказал он, а затем забыл о ее существовании. – А мне наср… – орал он так, что Дейзи закрыла глаза. Джонс мужчина крупный, и потому крепкие выражения, вырывавшиеся у него в замкнутом пространстве автомобиля, звучали по-особому выразительно. – А вы передайте ему, пусть присылает своих долбан… – Тут он повернулся и заметил страдальческое лицо Дейзи. – Передайте ему, что пусть присылает своих адвокатов, инспекторов и кого угодно прямо ко мне. Я засужу его задницу за дискредитацию моего заведения. Да. Верно. Любые записи, какие они захотят увидеть. Они знают, где меня найти. – Он нажал кнопку на приборной доске и сорвал наушник. – Да пошел он… – Джонс поджал губы. – Чертов мерзавец. Мерзкий торгаш пытается выбить из меня компенсацию. В этом все дело. Обжирается устрицами, накачивается алкоголем под завязку, а потом удивляется, почему на следующий день у него болят кишки. Можно подумать, я виноват. Насылает на меня всяких инспекторов, а те собираются закрыть меня для полной проверки, которая продлится до скончания века. Нет, они по-настоящему вывели меня из себя.
– Я вижу, – сказала Дейзи.
Он даже бровью не повел в ее сторону. Таким шумным и оживленным ей еще не доводилось его видеть, но все это было направлено не на нее. Она приехала такая красивая, впервые ощущая это с тех пор, как у нее появился ребенок: в новой футболке и юбке, со свежим цветом лица после масок у Камиллы, вытерпев мучительную эпиляцию воском, став если не прежней Дейзи, то, по крайней мере, обновленной Дейзи. А он? Что он заметил, когда смотрел на ее длинные загорелые ноги? Что она ступает на стрелки, указывающие, где находится строительная свалка?
– Это все его подруга науськивает, – продолжал Джонс, пригибаясь к рулю. – Она уже не раз пыталась выкинуть с нами подобный фокус. Последний случай – вывихнула лодыжку в туалете, кажется. Разумеется, никакого медицинского освидетельствования не предоставила. Я бы близко не подпустил ее к клубу. Но в тот вечер меня не было.
– Вот как?
– А всё эти американцы. Так и норовят устроить тяжбу, черт бы их побрал! Каждый хочет урвать что-то просто так. И все кругом виноваты. Боже! – Он ударил кулаком по рулю, заставив Дейзи подпрыгнуть. – Если этот козел явится снова, я его действительно отравлю. Который час?
– Простите?
– Элдридж-стрит, Минерва-стрит… Это где-то здесь. Который час?
Дейзи взглянула на свои часики:
– Двадцать пять двенадцатого.
– Вот и приехали. Чертов маленький… Ну и где здесь парковаться?
Хорошее настроение Дейзи растворилось быстрее, чем таблетки от головы, которые принял Джонс. Наконец, потеряв терпение, она с шумом вылезла из «сааба» и оказалась на площадке со всяким архитектурным хламом. Прохладу автомобильного салона с кондиционером тут же поглотила душная жара городского лета.
Дейзи не привыкла, чтобы на нее не обращали внимания. Даниель всегда подчеркивал, как она прекрасно выглядит, высказывал пожелания по поводу того, что ей надеть, касался ее волос, держал за руку. Если они выходили из дому, он тоже о ней заботился: проверял, тепло ли она оделась, интересовался, не хочется ли ей чего-нибудь съесть или выпить, – в общем, старался, чтобы ей было хорошо. Хотя, с другой стороны, у них ведь сейчас не свидание. Да и Даниеля рядом не оказалось в самое нужное время.
Мужчины. Дейзи невольно выругалась, совсем в духе Джонса, и тут же себя возненавидела, что становится одной из желчных и дерганых мужененавистниц, которых всегда презирала.
Рынок казался огромным и усталым: на высоких полках громоздились пиломатериалы, каменные плиты были сложены в зловещего вида башни, кладбищенские скульптуры пялились невидящими глазами куда-то вдаль. А за воротами из рифленого железа шумел лондонский транспорт, изрыгая сизый дым и сердито сигналя. При других обстоятельствах знакомство с новым архитектурным рынком наполнило бы ее радостным возбуждением, ожиданием чего-то приятного, как случается со старлетками, сидящими в первом ряду на модном показе. Но настроение Дейзи было испорчено – и все из-за отвратительного поведения Джонса. Она всегда зависела от чужого настроения, никогда не умела абстрагироваться. Если Даниель пребывал в мрачном расположении духа, она пыталась его развеселить, терпела поражение, сердилась на себя за неудачу и в конце концов тоже начинала кукситься. А на него, как нарочно, ее настроение не влияло.