Вилла «Белый конь» (др. перевод)
Шрифт:
– Любезно с вашей стороны навестить меня, дорогой мой, – сказал он, подъехав ко мне. – Я слышал, вы снова здесь, и уже собирался звонить нашей милой Роуде сегодня вечером, чтобы пригласить вас всех на ленч или обед.
Я извинился за вторжение, объяснив, что зашел случайно. Прогуливался, оказался рядом с его домом – и вот, пожалуйста, незваный гость.
– Собственно говоря, – пояснил я, – мне хотелось бы еще раз взглянуть на ваши могольские миниатюры. В тот раз у меня почти не было времени внимательно их рассмотреть.
– Конечно, конечно. Приятно, что вам они понравились. Какая тонкость
Тут мы пустились в обсуждение деталей. Должен признаться, я был в восторге от поистине удивительных вещей этой богатейшей коллекции.
Подали чай, и хозяин настоял, чтобы я разделил с ним трапезу.
Ароматный дымящийся китайский чай был налит в прелестные чашечки. Я не большой поклонник этого напитка, но получил истинное удовольствие от угощения – тосты с анчоусами, торт со сливами, сочный, испеченный по старинному рецепту и напомнивший мне чаепития у бабушки, когда я был ребенком.
– Домашний, – одобрительно заметил я.
– Естественно! Покупных у меня в доме не подают.
– Да, у вас прекрасная кухарка. Нелегко, наверное, заманить в такую глушь хорошую прислугу. Как вам это удается?
Винаблз пожал плечами:
– Держу у себя только лучших из лучших. Таково мое правило. Естественно, за это надо платить. И я не скуплюсь – плачу щедро.
В его фразе звучало нескрываемое высокомерие.
Я заметил сухо:
– При таких возможностях легко разрешимы любые вопросы.
– Все зависит от того, как воспринимать жизнь. Самое главное – знать, чего хочешь. Многие наживают огромные состояния, а потом не представляют себе, как с ними быть. И тогда их затягивает в машину, которая делает деньги ради денег. Это рабы. С утра до поздней ночи в конторе. Света божьего не видят. И что же в результате? Самый большой автомобиль, самые дорогие любовницы, шикарные жены – и ни минуты покоя и радости. – Он наклонился вперед и продолжал: – Деньги становятся самоцелью. Их вкладывают в еще большие предприятия, доходы возрастают неизмеримо. Но для чего эти несметные богатства? Задаются ли люди таким вопросом? Нет. Они не знают, для чего.
– А вы? – полюбопытствовал я.
– Я... – Он улыбнулся. – Я знал, чего хочу. Неограниченный досуг, чтобы любоваться прекрасным – творениями природы и человека. Я не в состоянии путешествовать и наслаждаться красотой последние годы. Но то, что возможно, мне доставляют со всех концов света.
– Однако и для этого сначала требовались деньги.
– Бесспорно, и деньги, и умение планировать свою жизнь. Смотреть вперед. Самое главное – досконально обдумывать заранее каждый шаг с целью избежать постыдного рабства. И жить, как я живу сейчас. А кроме того, не забывайте – все меняется в этом мире, Истербрук. И прежде, и теперь. Только теперь перемены наступают значительно быстрее. Ускорился темп, и этим нужно уметь воспользоваться.
– Меняющийся мир, – задумчиво сказал я.
– В нем открываются новые горизонты.
Я ответил ему виновато:
– Боюсь, вы разговариваете с человеком, чей взор обращен в иную сторону. Вы ведь знаете, меня интересует не будущее, а прошлое.
Винаблз пожал плечами:
– Будущее? А кто может его предвидеть? Я говорю о том, как распоряжаться настоящим, сиюминутным, говорю о сегодняшнем дне. Не задумываюсь ни
– Компьютеры? Электронный мозг?
– Именно.
– Заменят ли машины в конечном счете людей?
– Людей – безусловно. То есть людей как источник силы человечества. Но Человека – никогда. Останется Человек-созидатель, Человек-мыслитель, у него будут возникать сложнейшие вопросы, а машине предназначено их решать.
Я в сомнении покачал головой.
– Человек и Сверхчеловек? – спросил я с легкой насмешкой.
– Почему бы и нет, Истербрук? Почему бы и нет? Ведь мы знаем – вернее, начинаем постигать – изначальные истины о том, что есть человек как живое существо. Метод воздействия на психику, который не совсем точно называют «промыванием мозгов», открыл в этой области необычайно интересные перспективы. Не только тело, но и разум человеческий реагирует на определенные физиологические стимулы – на разум можно влиять.
– Опасная точка зрения, – сказал я.
– Опасная?
– Для того, кого подвергают воздействию.
Винаблз пожал плечами:
– Жизнь вообще опасна. Мы забываем об этом. Мы, взращенные в очагах цивилизации. Эти очаги и составляют, в сущности, цивилизацию. Анклавы, разбросанные тут и там, люди, объединившиеся для совместной защиты. Только так сумели они перехитрить природу, стали управлять ею. Человек покорил джунгли, но это лишь временная победа. В любой момент джунгли могут снова обрести первозданную мощь. Многие века назад величественные города исчезнувших цивилизаций превратились в пустоши, заросшие плевелами. А потомки тех, кто жил там, ютятся в жалких селениях. Вся их жизнь – борьба за существование с единственной целью: не погибнуть от голода. Жизнь опасна всегда – не забывайте об этом. И в конце концов, не только могущественные силы природы, но и творения наших рук могут погубить мир окончательно. Мы очень близки сейчас к катастрофе.
– Никто не станет этого отрицать. Но меня интересует в вашей теории рассуждение о власти над разумом.
– Ах вот что! – Казалось, Винаблз испытал легкое смущение. – Возможно, я преувеличиваю...
Его смущение и неожиданная уступчивость показались мне весьма симптоматичными. Он жил в полном одиночестве, а это зачастую порождает в человеке желание высказать кому-нибудь свои мысли – иногда первому встречному. Винаблз разоткровенничался со мной – и, быть может, совершил промах.
– Человек. Сверхчеловек. Вы говорили о современной трактовке давно известной теории, – заметил я.
– Конечно, ничего нового я не изрек. Определение Сверхчеловека появилось давным-давно. На нем основаны целые философские учения.
– Правильно. Но, похоже, у вашего Сверхчеловека есть особые качества. Он наделен необычной властью, но держит это в тайне. Сидит в кресле и дергает за веревочки.
Я поглядел на него – он улыбнулся:
– Приписываете подобную роль мне, Истербрук? Хорошо бы так было на самом деле. Судьба должна хоть в чем-то вознаграждать за... вот это. – Винаблз хлопнул ладонью по лежащему на коленях пледу, в голосе его прозвучала неподдельная горечь.