Вилла Рубейн
Шрифт:
– Эх!
– перебил ее Гарц.
– Если бы они могли научить меня лучше рисовать или подмечать новые оттенки в цветке или выражения лиц, я бы их всех прочел.
Кристиан подалась вперед.
– По-видимому, вы поступаете правильно, стремясь познать истину, и каждый шаг на этом пути очень важен. Вы верите в истину, а истина и красота - это одно и то же (именно это вы и хотели сказать), стараясь писать правдиво, вы всегда видите красоту. Но как мы можем распознать истину, если мы не знаем, в чем ее сущность?
– Мне кажется, - вполголоса сказала Грета, - что ты понимаешь это так... а он по-другому... потому что... вас же двое, а не один человек.
– Конечно!
– нетерпеливо сказала Кристиан.
– Но почему...
Услышав какое-то хмыканье, она замолчала. Держа "Таймс" в одной руке, а огромную пеньковую трубку - в другой, от дома шел Николас Трефри.
– Ага!
– оказал он Гарцу.
– Как подвигается картина?
И опустился в кресло.
– Вам сегодня лучше, дядя?
– приветливо опросила Кристиан.
– Проклятые обманщики, эти доктора!
– проворчал мистер Трефри.
– Твой отец на них молился. И что же получилось? Собственный врач залечил его до смерти... заставлял пить бочками всякую отраву!
– Почему же тогда у вас есть собственный врач, дядя Ник?
– спросила Грета.
Мистер Трефри взглянул на нее, в глазах у него появились насмешливые искорки.
– Не знаю, моя девочка. Стоит только раз к ним обратиться, и уже от них не отделаешься!
Весь день дул легкий ветерок, но теперь он затих; не дрожал ни один листочек, не шевелилась ни одна травинка; из дома доносились какие-то тихие звуки, слоено там играли на свирели. По дорожке прыгал дрозд.
– Дядя Ник, а когда вы были мальчиком, вы разоряли птичьи гнезда? шепнула Грета.
– А как же, Грета!
Дрозд ускакал в кусты.
– Вы вспугнули его, дядя Ник! Папа говорит, что в замке Кениг, где он жил, когда был мальчиком, он всегда разорял галочьи гнезда.
– Вздор, Грета! Твоему отцу никогда не добраться до галочьего гнезда, у него слишком толстые ноги!
– Вы любите птиц, дядя Ник?
– Как тебе сказать, Грета? Люблю, наверно.
– Тогда почему же вы разоряли птичьи гнезда? Я считаю, что это жестоко.
Мистер Трефри кашлянул, прикрывшись газетой.
– Я и сам не знаю, Грета, - заметил он.
Гарц стал собирать кисти.
– Благодарю вас, - сказал он.
– На сегодня все.
– Разрешите взглянуть?
– попросил мистер Трефри.
– Конечно.
Дядя Ник медленно поднялся с кресла и встал перед картиной.
– Когда она будет готова для продажи, - сказал он наконец, - я куплю ее.
Гарц поклонился, но почему-то ему стало неприятно, словно ему предложили расстаться с чем-то дорогим его сердцу.
– Благодарю вас, - сказал он.
Раздался удар гонга.
– Вы не останетесь перекусить с нами?
– спросил мистер Трефри.
– Доктор остается.
Сложив газету, он направился к дому, опираясь на плечо Греты. Впереди бежал терьер. Гарц и Кристиан остались одни. Он скреб палитру, а она сидела, опершись локтями о колени; между ними солнечный луч вызолотил дорожку. Уже наступил вечер, от нагревшихся за день кустов и цветов плыли волны аромата; птицы затянули, свою вечернюю песню.
– Вы не устали позировать для своего портрета, фрейлейн Кристиан?
Кристиан покачала головой.
– Мне хочется вложить в картину то, что не всякий увидит сразу... то, что там, внутри... то, что будет жить вечно.
– Это звучит смело, - медленно произнесла Кристиан.
– Вы были правы, когда говорили, что счастье в борьбе... но это для вас, а не для меня. Я трусиха. Я не люблю причинять людям страдания. Мне хочется нравиться им. Если бы вам пришлось ради своей работы сделать что-то такое, что навлекло бы на вас ненависть людей, вы бы все равно не остановились; и это хорошо... но я на это не способна. И в том... в том-то все и дело. Вам нравится дядя Ник?
Молодой художник посмотрел на дом, где на веранде еще был виден старый Николас Трефри, и улыбнулся.
– Будь я самым замечательным художником в мире, боюсь, что он не дал бы за меня и ломаного гроша; но если бы я мог показать ему пачку чеков на крупные суммы, полученные за мои картины, пусть даже самые плохие, он проникся бы ко мне уважением.
Она улыбнулась и сказала:
– Я люблю его.
– В таком случае он мне понравится, - просто ответил Гарц.
Она протянула руку, и пальцы их встретились.
– Мы опоздаем, - сказала она, покраснев, и подхватила книгу.
– Я всегда опаздываю!
VII
За обедом был еще один гость, выхоленный господин в платье военного покроя, с бледным одутловатым лицом, темными глазами и поредевшими на висках волосами. Он производил впечатление человека, любящего покой, но выбитого из колеи. Герр Пауль представил его как графа Марио Сарелли.
Две висячие лампы с темно-красными абажурами заливали розовым светом стол, в центре которого стояла серебряная корзинка с ирисами.
В наступающих сумерках сад за открытыми окнами представлялся огромным пучком черных листьев. Вокруг ламп порхали ночные бабочки; следившая за ними Грета издавала явственно слышные вздохи облегчения, если им удавалось спастись от огня. Обе сестры были в белом, и Гарц, сидевший напротив Кристиан, не отрываясь, глядел на нее и удивлялся, почему он не написал ее в этом платье.
Миссис Диси владела искусством хлебосольства; обед, заказанный герром Паулем, был превосходен; слуги бесшумны, словно тени; за столом не прекращался гул разговоров.