Винляндия

Пинчон Томас Рагглз

— Я-то, мне нормально, — репетируя перед испятнанным и треснутым зеркалом самолётной уборной, шепча под гул турбин и скрип конструкций, — просто за тебя волнуюсь, Френези, — стоя там во множестве миль над великим океаном и корча самому себе рожи.

Поначалу-то мысль казалась офигенной, отличный передых для них обоих, в критический момент. Саша тоже там была, провожала её на рейс, с Зойдом они передавали полусонную Прерию туда и сюда, с рук на руки, будто репетиция грядущих договорённостей. То был редкий миг сотрудничества между свойственниками, в их взаимном неудобстве, Саша никогда толком не понимала про Зойда, вместо чего довольствовалась рефлекторным покачиванием головы, когда б ни встретились, со смущённым смешком, похоже, означавшим: «Ты настолько не пара моей дочери, что и сам

бы давно понял, и забавлять тебя это должно так же, как и меня, — мы же взрослые люди, чего б нам и не хихикнуть, правда же, Зойд». Но выпало им оказаться, как ни поразительно, по одну сторону закона, в конечном итоге, что означало никаких опекунских баталий никогда, ибо они оба со временем поняли: ни один судья не станет тратить время на решение, у кого задок позорней — если выбор между пожизненно красной бабушкой и папой-дуремаром, Прерия окажется под опекой суда, а не вопрос, что этого они допустить никак не могли. Нравится или нет, они будут вынуждены, придётся, хотя бы время от времени, свои жизни координировать друг с другом.

— Прям чувствую себя мужем Милдред Пирс, этим Бертом, — вот как Зойд описал свои внутренние ощущения Френези, наконец засекши её в гигантском отеле «Тёмный океан», высящейся двугранной стене из 2048 номеров с идентичными ланаями, торчащими прямо в синь, и все лицом к Пацифике. Далеко внизу крохотные фигурки осёдлывали завиток крохотного прибоя, загорали на пляже, бесились в крохотных ярчайше-аквамариновых бассейнах, вправленных в тропические рощи тёмной зелени.

С любого расстояния наблюдатель заметил бы, там и сям по огромному гнутому фасаду, публику на своих ланаях — она проветривалась на ветерке, поедала банкеты, подаваемые в номера, курила местный каннабис, еблась полуприлюдно.

— Ценю сравнение, Зойд, хотя, как видишь, я одна, да — вполне себе одна, не то чтоб симпатичных парней вокруг не было…

— Я не про съёмных, иначе у нас бы этот мелкий меджусобойчик давно случился.

— О? И когда ж точно?

— А, не стоит.

— Минуточку, ты сюда врываешься…

— Ну да, и билет сам себе купил, — чуть не добавив: «Не мамочка моя за него платила», — но, видя, что на это она и рассчитывает, он пропустил волну неосёдланной.

На деле же он вот что сделал — вписался к ней прямо за стенку, так что они стояли на соседних ланаях в сотнях футов над уровнем моря и вели эту взрослую дискуссию, у каждого в руках по банке пива, Френези в бикини, а Зойд в старых трусах — если б не смертоносная высота, год мог бы оказаться и позапрошлым, ещё в Гордита-Бич. Где-то над ними другая парочка орала друг на друга, бесконтрольно. Голоса их, попеременно акцентируя, помогали Зойду и Френези калибровать их собственные, хоть и не обменяться им самодовольными взглядами, означавшими бы: «По крайней мере, у нас не всё так плохо», — они-то не опускались до такого.

Зойд не мог не задаться вопросом, едва ль не вслух, где может сейчас быть Бирк Вонд, её харизматичный федеральный дружочек. Прячется под кроватью у неё в номере, хавает лучики на пляже Вайкики? Зойду не хотелось разочаровываться. Именно неведение касаемо местонахождения федерального обвинителя США Вонда, в итоге, некое обратное присутствие его помогло Зойду перебраться через Тихий океан в самолёте, чья годность к полётам становилась лишь, в памяти, всё более сомнительной.

Саша тоже пользы не принесла.

— Ты меня в это не втягивай. Не собираюсь я гнать шары на собственную дочь, ведь так? Если б и вообще что-то знала, а нет такого, — с чего бы ей мне докладывать?

— Ну — вы ж её мама.

— В точку.

— Тогда ладно, а как насчёт Бирка Вонда, которого мы оба знаем как облупленного, что именно он за подвид преступного фашиста, вы таких завалить честно пытались всю жизнь — вы что ж, намерены терпеть такого типа? Я просто спрашиваю, — скакнув на мошеннический тон понежней, — вы с ним разве никогда не встречались? Лицом к лицу?

Саша распознала мольбу, уже близившуюся к нытью, а потому была на стрёме. Этот бедный олух слишком легко бы мог удовольствоваться любой наименьшей тенью боли, казалось, ему хочется выстрадать все болезненные подробности до единой. Тупица. Зачем

ему так время тратить? Вроде не юнец, видал уже такое, но кто знает, может, он тут девица, и это его первый рейс по зелёным морям ревности. Могла бы его и в лоб спросить, но её обязанность в эти дни, похоже, просто держать язык за зубами, оттачивать его для пущей готовности, но из ножен молчания не извлекать. Раздражает вдвойне, потому что на свою дочь злилась она как чёрт. Шашни Френези с Бирком, политически, сами по себе отвратительны, но она ж ещё и о деле снова забыла, поэтому Саша сердилась, как это бывало не раз, на привычку Френези, развившуюся у той в жизни довольно рано, то и дело нырять под каждую ситуацию, которой обязанности требовали держаться и её исправлять. Насколько Саша могла разобрать, эта тяга делать ноги за годы отнюдь не потускнела, и последней жертвой её был Зойд.

Кой в данный момент делал вид, что озирает Гонолулу.

— Так что — Сверхъёбаря я нигде не вижу, что случилось, Стив Макгэрретт не смог раскрыть дело, его пришлось вызвать?

— Зойд, ты б не напирал, мы не хотим неприятностей.

Она смогла произнести «мы» до того легко, что у него вдруг перехватило дух, он весь онемел, запалил холостыми.

— Неприятностей? Мы? Эй… — расстёгивая свою туземную рубашку, что купил себе, замахав руками, — я чист, дамочка! Не собираюсь я стрелять в какого-то засранца только из-за того, что он мою жену ебёт, особо если эта муть федеральная, — хотя на самом деле ему больше всего на свете хотелось бы скрючиться вдвое, сжав всё тело в кулак, у неё перед самым носом… вот только она лишь отведёт глаза эти свои синие, синью по сини, как гласит старый итальянский шлягер, отведёт к морю, к погоде, к любому реквизиту в визуальной доступности, ибо применить этот синий таран — всё равно что, она это знала, коснуться, или же прикосновение отобрать.

Она ушла к себе в номер, задвинула намертво стеклянную дверь, задёрнула шторы. Он побыл снаружи ещё, созерцая воздушное пространство между собой и землёй. Рассвирепел почти достаточно, чтоб свершить над собою деянье, почти… Допил пиво в руке и с тем, что сам воображал холодным научным интересом, уронил пустую банку, пронаблюдав её до самого низу, в частности — схождение её пути с таковым пешехода далеко под собой, сёрфера, несущего доску над головой. Через пару секунд после того, как банка стукнулась о доску, Зойд услышал слабый лязг этого столкновенья, а банка тем временем отскочила в близлежащий бассейн и затонула, не оставив ни следа своего визита, кроме вмятины на доске, чью совершенную геометрию сёрфер уже пристально изучал, с подозрением, выводящим далеко за пределы земной орбиты.

Вернувшись в номер, Зойд первым делом поискал дверь, смежную с комнатой Френези, но дулю. Лёг на кровать, щёлкнул выключателем Ящика, запалил косяк, извлёк елду и вообразил себе Френези за барьерами из гипсокартона, кои запросто могли оказаться грядущими годами, видя её, по меньшей мере, так же ясно, как видел и потом, вновь и вновь, в астральных ночных полётах, куда отправлялся, дабы оказаться поближе, попреследовать её наилучшим известным образом, видя, как она снимает бикини, верх и низ, затем отцепляет серёжки, действо, из-за того, как оно проявляло её загривок, что никогда не оставляло нерастревоженным Зойдово сердце. Она двинулась в душ, чувствуя себя замаранной, вне сомнения, своею встречей с ним. Подручный призрак-подгляда, и он потащился следом, наблюдая купальный ритуал, который некогда привык считать данностью, дурак, а теперь способен лишь на тонкую подстройку того, как пар накатывает и откатывает вокруг её тела, ибо ограничен, с учётом его собственного внетелесного состояния, легчайшей из физических форм…

Для секс-фантазий эта конкретная, особенно для гнусно-настроенного Зойда, была вполне мягка. Скорее экс-фантазия. Никаких прикидов, аксессуаров или сценариев за пределами чистого взаимодействия женщины, воды, мыла, пара и Зойдова незримого, беспокойно пульсирующего глаза, который всё это запечатлевает. Привыкая к единственному будущему, что у них останется. Не вошло сюда только то, что в реальности Френези незамедлительно вновь уложила чемоданы и выписалась, до того тихо, что Зойд, озабоченный собственной дрочкой, так и не заметил.