Винни Ковальский, гнус частного сыска
Шрифт:
– Хорошо, – леди Фицрой посторонилась, пропуская сыщика. – Он, по-моему, у себя в кабинете.
Быстрым шагом пройдя через зимний сад, Ковальский поднялся по лестнице на второй этаж, пересёк гостиную (не без щемящей сладости воспоминания, вызванного узорами персидского ковра) и постучал в дверь кабинета секретаря.
Дверь распахнулась примерно на фут, но, едва Моррис увидел, кто стоит снаружи, он поспешил захлопнуть её снова. Ковальский, однако, оказался ловчее и успел вставить в дверную щель свою бамбуковую тросточку.
– А что это мы так нервничаем, дуся? – поинтересовался
– Мне не о чем с вами говорить, – бросил Моррис из-за двери. – Вы мне надоели.
– Вам легко надоесть, – вздохнул Ковальский. – Бедняжка Виола Харди это не учла.
– Какого чёрта?.. – секретарь на миг растерялся, и Ковальскому этого оказалось достаточно, чтобы оттолкнуть дверь и протиснуться в кабинет. – Убирайтесь отсюда!
Моррис сжал кулаки и надвинулся на Ковальского, но маленький поляк не шелохнулся. Привалившись к дверному косяку, он проговорил:
– Я, конечно, уберусь, но ведь у вас не единственный в доме телефон. Из холла тоже можно позвонить в полицию.
Секретарь замер.
– Вы спятили, – тяжело дыша, произнёс он. Ковальский глядел на него пронзительными синими глазами.
– О да, конечно. Нужно немного спятить, чтобы догадаться, что вы убили Виолу Харди.
– У вас нет доказательств, – неуверенно выговорил Моррис. По его широкому лицу катились капли пота.
– А у вас – алиби. К тому же Мартин Харди сейчас в полицейском участке и даёт показания. Ручаюсь, он прояснит вашу роль в этих событиях.
Моррис посерел.
– Мартин арестован?
– Да, и уже наверняка рассказал, почему он ездил в Фервуд в женском платье. А всё-таки, милейший, чем вам помешала Виола?
Утерев пот со лба, Моррис грузно опустился на кушетку.
– Доконала она нас всех, – хрипло сказал он. – Шлюха пустоголовая. Она вообще не понимала, во что ввязывается. Забавлялась, и всё тут. Вначале требовала денег, с сэра Реджинальда, с его жены, потом просто так для развлечения стала пугать нас, что расскажет всё журналистам. А потом действительно всплыли слухи – не знаю, ей мы этим обязаны или нет. Мне едва удалось предотвратить появление заметки в одной лейбористской газетёнке…
– Какие ныне влиятельные секретари! – саркастически отметил Ковальский. Моррис отвёл глаза.
– Да, я не секретарь. Вы, впрочем, не обо всём догадались. Я готовил сэра Реджинальда к предвыборной кампании в 1918 году. Моими усилиями он прошёл в парламент. Представляете, каково мне пришлось теперь? Только мне удалось погасить слухи о его незаконных пристрастиях, как вдруг всё должно было пойти прахом стараниями одной дуры из варьете.
Он сплёл пальцы, хрустя суставами.
– Да, я убил её. И вместе с ней, если позволительно так выразиться, двух зайцев: во-первых, я прекратил её глупые выходки, во-вторых, судебный врач, осмотрев труп, имел возможность убедиться, что она точно и несомненно женщина. Конец всем сплетням! Мартина было бы несложно заставить залечь на дно, ему и самому надоела эта история.
– Но о Мартина ваш план и споткнулся?
– В том-то и дело. Этот болван вздумал именно в тот вечер приехать ко мне для объяснений. Естественно, под видом Виолы, так как прислуга знала его только в таком виде. Он увидел труп и с перепугу выскочил через парадное, а садовник его заметил. Если бы не его приезд, всё прошло бы безупречно.
– Безупречно? – приподнял бровь Ковальский. – И вас не смущало то, что леди Фицрой должна была отправиться на виселицу?
– Миранда – всего лишь истеричная баба, – досадливо сказал Моррис, – да к тому же он её терпеть не мог, женился на ней потому, что родители велели. Губить из-за неё политическую карьеру было бы крайне неразумно.
– Матка боска! – воскликнул Ковальский. – И эти люди осуждают меня за то, что я подвожу глаза!
Он подошёл к столу Морриса и снял трубку чёрного телефона.
– Вы этого не сделаете, – слабым голосом попытался возразить Моррис. – Сколько вам надо?
Ковальский обернулся и кинул на него через плечо взгляд, полный презрения.
– Душа моя, я продажен, но не с аукциона.
Одновременно с голосом полицейского в трубке он услышал и ещё кое-что. За спиной у него раздался скрип окна и звук падения чего-то тяжёлого во дворе.
– Именно. В поместье Фервуд. Прямо сейчас.
Повесив трубку, Ковальский подошёл к распахнутому окну.
– Ну и дурак. Там же кусты боярышника, – он выглянул наружу. – Так я и думал. Во всяком случае, он сломал ногу и теперь может мирно дожидаться полиции.
Эпилог
Обстоятельства происшествия в доме сэра Реджинальда наделали много шуму; в особенности тяжёлый удар понесла либеральная партия, один из влиятельнейших членов которой, как выяснилось, оказался замешан в столь неприглядной истории. Говорят, что именно эти события, ставшие причиной ареста сэра Реджинальда и казни его секретаря, стали и одной из причин сокрушительного поражения либералов на выборах в ноябре 1922 года, после чего в течение двух лет либеральная партия фактически прекратила своё существование.
Но вернёмся в 25 мая 1922 года, когда инспектор Солгрейв и Винни Ковальский сидели в пабе «Зелёный лев», находившемся в одном из тех уютных переулков, отходящих вглубь города от набережной Миллбэнк, о существовании которых не узнать без провожатого. На Ковальском был новый с иголочки костюм из ослепительно белого габардина, из кармана высовывался аккуратно сложенный синий шелковый платочек.
– Что вы теперь намерены делать? – полюбопытствовал инспектор. Ковальский отправил в рот большой кусок бифштекса.
– Выехать, наконец, из мерзкой меблирашки и снять квартиру поприличнее. Храни господь леди Фицрой и её кошелёк! Правда, рояль я всё ещё не могу себе позволить, но всё же для дебюта вознаграждение неплохое.
– Для дебюта? Что вы хотите сказать?
– Ну, инспектор, мне ведь ещё ни разу не приходилось вести расследование. Тем более убийства.
От изумления Солгрейв опустил на стол кружку с пивом.
– Вы же говорили, что вы частный детектив?
– Последние две недели. Я зарегистрировался в этом дурацком агентстве потому, что не нашлось другой работы. А согласитесь, инспектор, дебютное выступление вышло очень даже неплохо?