Вино одиночества
Шрифт:
Она так искусно врала...
Еще Элен услышала:
— Ты только погляди, какими неблагодарными бывают дети... Она предпочитает нам эту иностранку, интриганку... Француженка отдаляет ее от нас...
Потом Элен слышала только неразборчивый шепот, всхлипывания и усталый голос отца:
— Ну ладно, ладно, успокойся, Белла, дорогая моя...
— Я тебе клянусь, он всего лишь мальчишка... влюбленный в меня мальчишка... Разве это моя вина?.. Ты ведь знаешь меня. Я люблю нравиться, это верно, но для меня он всего лишь ребенок... Его любовь меня забавляла, иногда просто хотелось его позлить, понимаешь? Надо быть либо глупой девчонкой, либо старой девой с больным воображением, чтобы додуматься до такого... Борис, я люблю тебя. Разве ты мне не веришь?
Элен услышала громкий вздох Кароля:
— Верю, верю...
— Тогда поцелуй меня и больше не смотри на меня так...
Звук поцелуя. Свеча погасла. Элен в отчаянии думала:
«Она же умрет... не сможет жить без меня... Она одна, совсем одна на целом свете... Как они этого не понимают?.. Как могут не видеть, что убивают ее?..»
— Я их ненавижу, — сказала она вслух, думая о матери и Максе, — как же я их ненавижу... Я бы хотела убить их, — шептала она, судорожно сжимая свои слабые руки.
А тем временем по улице на старом «форде», на котором развевались полотнища с черепами, проезжали анархисты-террористы; белые этажерки с безделушками Элен сотрясались от шума мотора. Они палили из пулемета по пустым улицам, но никто не обращал на них внимания. За закрытыми окнами спали ополоумевшие и уже со всем смирившиеся люди.
На следующий день Белла молчала словно в рот воды набрала. Кароля дома не было. Элен сгорала от стыда перед мадемуазель Роз и тоже помалкивала. Прошел еще один день. Мадемуазель Роз собирала чемоданы. Однако все шло своим чередом... Иногда страшные сны способны превратить в кошмар даже обычную жизнь. Элен продолжала учить уроки, обедать, сидя напротив матери. Вот уже несколько недель, как у них не было электричества; слабое пламя свечи трепетало в углу большой просторной комнаты. С двенадцати до двух Элен и мадемуазель Роз уходили из дома. В это время дня выстрелы раздавались редко, и на улицах было спокойно.
В глубине заброшенного дома, окна которого были заколочены досками, блестел забытый огонек. Элен вдыхала пропитанный тяжелым приторным запахом туман. В тот день они шли рядом, но вдруг Элен взяла руку мадемуазель Роз, робко пожала и более не выпускала, держа ее тонкие пальцы в шерстяной перчатке.
— Мадемуазель Роз...
Та вздрогнула и, ничего не ответив, отпустила руку Элен, словно прислушиваясь к какому-то шуму. Девочка вздохнула и замолчала. Желтый воздух с каждой минутой сгущался, становилось так темно, что порой мадемуазель Роз казалась затерянной в тумане бестелесной фигурой. Тогда Элен протягивала руку и дотрагивалась до ее пальто. Иногда в тусклом свете неожиданно вспыхнувшего газового фонаря сквозь дрожащую дымку тумана вырисовывались худое лицо, тонкие сомкнутые губы и черная бархатная шляпка. Еще с начала Февральской революции из каналов, которые никто не чистил и не укреплял камнями, исходил ядовитый запах. Город разлагался, медленно рушился под напором вод. Город из дыма, грез и тумана, постепенно уходящий в небытие.
— Я устала, — сказала Элен. — Хочу домой.
Мадемуазель Роз ничего не ответила. Однако Элен показалось, что губы ее шевелились, не издавая при этом ни единого звука, — туман заглушал голоса.
Они продолжали идти.
«Уже, должно быть, поздно», — подумала Элен.
Ей хотелось есть.
— Который сейчас час? — спросила она.
Ответа не последовало. Она хотела было посмотреть на свои ручные часики, но туман был слишком густым. Они проходили мимо часов Зимнего дворца. Элен остановилась, пытаясь расслышать их бой, но мадемуазель Роз продолжала идти. Элен бегом догнала ее и тут вспомнила, что часы были сломаны.
Туман так сильно сгустился, что она совсем потеряла мадемуазель Роз из виду. К счастью, улица была совершенно прямой, и вскоре она на ощупь отыскала знакомое шерстяное пальто.
— Подождите меня, вы идете слишком быстро... Я устала, я хочу домой...
Ответа не последовало. Элен повторила сердито и испуганно:
— Я хочу домой...
И вдруг она с ужасом поняла, что мадемуазель Роз тихо и рассудительно говорит сама с собой:
— Уже поздно, но дом совсем близко. Отчего они не зажгли лампы?.. Мама никогда не забывает вечером поставить лампу на подоконник. Мы с сестрами садимся возле нее шить или читать... Ты знаешь, что Марсель приехал? — сказала она, поворачиваясь к Элен. — Он увидит, как ты выросла... Ты помнишь тот день, когда мы собирались подняться на башни собора Парижской Богоматери и он нес тебя на плечах? Как же ты хохотала... Нынче ты не часто смеешься, бедняжка моя... Послушай, я знаю, что мне не следовало привязываться к тебе... Меня предостерегали... Кто?.. Я уж и не помню... Никогда нельзя привязываться к чужим детям... У меня тоже мог быть ребенок... Ему было бы столько же, сколько тебе... А я хотела утопиться в Сене... Любовь... хотя нет, я уж стара... Понимаешь ли ты, что я еду домой, Элен?.. Я так устала... Мои сестры ждут меня. Я вновь увижу малыша Марселя...
Она издала странный смешок и горько вздохнула. Потом мадемуазель Роз с невозмутимым видом произнесла несколько бессвязных слов, но уже более спокойно. Она снова взяла Элен за руку и крепко сжала ее. Элен шла рядом. Все казалось таким странным, словно во сне... Они перешли мост через Неву со скульптурами коней по обе стороны. На их бронзовых спинах лежал редкий легкий снег. Элен ударилась рукой о подножие. Ее пальто было белым от снега; она услышала еще один смешок и горький вздох. Их снова настиг туман. Они шли по улице, и мадемуазель Роз, шагая впереди, нетерпеливо повторяла:
— Быстрее, быстрее, идем быстрее...
Улица была пустынна, но внезапно из-за угла дворца появился матрос. В руках у него была золотая табакерка, которую он вдруг сунул под нос Элен. Она с трудом различила застывшие на золотой крышке коричневые пятна крови. Казалось, туловище мужчины плавало в тумане, затем серое облако проплыло между ним и Элен, и он растворился во мгле.
Элен отчаянно закричала:
— Остановитесь же!.. Отпустите меня... Я хочу домой!..
Мадемуазель Роз вздрогнула и разжала руку. Элен услышала, как она слабо вздохнула. Кажется, бред ее закончился. Она тихо сказала:
— Не бойся, Лили... Мы сейчас пойдем домой. Я в последнее время теряю память... Я увидела свет на том конце улицы, и он напомнил мне дом... Хотя тебе не понять... Увы, это лишь мое прошлое. Я вот думаю, не из-за выстрелов ли все это... Мы их слышим под окнами ночи напролет... Ты-то спишь, но в моем возрасте ночи тянутся так медленно. — Она помолчала и вдруг встревоженно спросила: — Ты слышишь эти крики?
— Нет, нет, но пойдемте же скорее домой. Вы больны.
Они с трудом нашли дорогу. Элен дрожала от холода, иногда она с трудом различала сквозь туман то улицу, то памятник. Из моря пелены выплыл постамент большой статуи. Они подошли к Неве, туман становился все гуще. Им пришлось идти, держась за стены.
— Вам надо было меня послушать, — сказала Элен, — теперь мы ушли слишком далеко...
Мадемуазель Роз шла на удивление быстро, с уверенностью слепого человека. Элен по привычке сунула руки в муфточку из выдры, тронула пришитый к меху букетик искусственных фиалок.
— Вы знаете дорогу? Я ничего не вижу... Мадемуазель Роз! Отвечайте же! О чем вы снова задумались?
— Что ты сказала, Лили? Говори громче, я не слышу тебя...
— Туман заглушает голоса...
— Да и эти крики. Как странно, что ты их не слышишь... Они вдалеке, но очень отчетливые... Ты устала, бедняжка моя... Но ничего, ничего, давай поторопимся, — с тревогой в голосе повторила она.