Вино веры
Шрифт:
И я, жаждущая того же.
— Могу ли я исцелить тебя, — закончила она за меня. — Убрать твою жажду и дать тебе покой.
Она не могла узнать об этом, только посмотрев на меня. Я слышала голос Бога.
— Нет, сестра, это не в моих силах, — её рука дрожала так сильно, что ей пришлось опустить фонарь и поставить около ног. — Мне так жаль, сестра Иоанна.
Я опустила глаза на свет, пылающий между нами.
— На самом деле я и не надеялась. Но я благодарю вас, что снова показали мне мою веру.
Я отвернулась, чтобы уйти во тьму, которая была моим домом. Но прежде, чем я вошла в
— Иоанна, жена Хузы, домоправителя Ирода, — голос сестры Эме сломался, когда она повторила моё имя. — Ты знала Его, не так ли?
Я закрыла глаза от сияния света.
— Да, — ответила я. Порыв ветра швырнул травинку во вздымающиеся волны озера, посеребрённые лунным светом. Палатка вздыхала и стонала, — Я знала их всех.
***
Я шла вместе с прокаженными, завернувшись в слои тряпок и обносков. Толпа всё ещё была велика, даже в столь поздний час, но перед прокаженными расступались все; мы двигались в одиночестве даже здесь, посреди потеющей толпы. Некоторые знали меня в лицо: ещё одна причина скрываться. Они знали меня как последовательницу Симона Мага [2] , и могли закидать камнями.
Я видела его лишь краткий миг, когда толпа переместилась, и его глаза были чудесными, пугающими и всеведущими. Вуаль, маскировка — всё это было бесполезно. Он знал, чем я являлась.
2
Симон Маг (греч. Simon, лат. Simon, от евр. chоmon, «бог услышал»), в христианских преданиях самарийский чародей, антагонист апостола Петра, выступавший проповедником доктрины, противостоящей христианской ортодоксии. Ранние церковные писатели называли его основоположником гностицизма (секта «симониан»).
Я отступила, надеясь незаметно ускользнуть, но мою руку накрыла чужая рука. Я повернулась, шокированная, что кто-то осмелился прикоснуться к прокаженному, и увидела коренастого бородатого мужчину с добрым лицом и улыбкой.
— Тише, — посоветовал он мне. — Меня послали принести тебя.
Я узнала его — Иуда Искариот, один из двенадцати его слуг. Он привёл меня в маленький, плохо отремонтированный дом и предложил сесть на одно из разбросанных по грубому полу одеял или тюков. Он предложил пищу, не зная, насколько она для меня бесполезна, а затем вино и воду. Я взяла немного воды, чтобы развеять его подозрения.
— Тебе нельзя пить после меня, — сказала я, когда он забрал чашу и поднёс её к своим губам.
— Ты не прокаженная, — нахально усмехнулся он и допил остальное.
Тени в дверном проеме, пришли в беспорядочное движение. Одна из теней повернулась и заговорила, и возражающий ропот угас. Он нырнул в дом и встал напротив меня, пока Иуда ставил между нами масляную лампу.
Несмотря на всю силу своих глаз, он был всего лишь человеком, не выше и не красивее других. От него пахло долгой дорогой и потом тяжёлого трудового дня. Уже не молодой, но и не старый. Пока что. На его лице появились морщины усталости, которых не было, когда я видела его в последний раз, когда я в последний
— Бог, — пробормотала я и склонила голову к полу. Когда я подняла взгляд, он смотрел на меня со слегка удивленной улыбкой.
— Смирение должно исходить из сердца, — сказал он.
Иуда выступил вперёд, чтобы освободить ему сидение, и он со вздохом облегчения опустился на него.
— Учитель, это… — начал Иуда, но его учитель остановил его взмахом руки.
— Иоанна, — сказал он. — Жена Хузы. Я хорошо тебя помню.
Я выпрямилась, напуганная им более чем когда-либо. Я не снимала вуали, я была анонимной, как тысяча женщин за дверью. Он видел меня прежде всего раз, и я была тогда другой. Совершенно другой.
— Я слышал о смерти Хузы, — продолжал он. — Соболезную. Он был хорошим человеком.
— Откуда…
— Я знал, что ты придёшь сюда? Я просто знал, — Казалось, он забавляется, но не жестокой радостью — нежным весельем ребенка, полным удивления. — Ты проделала нелёгкий путь.
— Я никуда не ездила.
— Речь была не о поездке, — его улыбка исчезла. — Можешь снять вуаль. Я не боюсь.
Я раскрутила шарфы, чтобы показать ему свою неестественную бледность, свои такие алые губы, свои такие зеленые глаза. Улыбнулась, чтобы показать свои острые зубы.
— Долгий путь, — повторил он, не пошевелившись. — И будет ещё дольше, Иоанна. Хватит ли у тебя сил?
— Я…, - я сглотнула; просьба далась мне не так легко, как ложное смирение. — Вы можете помочь мне, учитель?
— Разве Симон Маг не обещал исцелить тебя? — Я склонила голову, но он продолжал, добрый и беспощадный, — Мой конкурент принял тебя, когда ты умирала, и обещал тебе вечную жизнь. Разве ты не довольна заключённой сделкой?
— Нет, — Я чувствовала подступающую к глазам влагу, но это были слёзы смертных, и моё тело больше их не знало. — Нет, учитель, пожалуйста, помогите мне. Я пошла к Симону Магу, потому что мне было нужно… Учитель, я просила у вас об исцелении, а вы сказали, что моё время истекло.
— Так и было.
— Он сказал, что может… дать мне…
Он взял тарелку риса, от которого я отказалась, и жевал его, пока я молча сгорала от стыда. Он глотнул вина из чаши, которую подал ему Иуда.
— Я просто хочу умереть, — наконец сказала я. Иуда отшатнулся и покачал головой, широко распахнув глаза. — Я убила человека, учитель, потому что я так хотела пить. Я не могу этого больше вынести. Пожалуйста, дайте мне покой.
Его глаза были полны горя и боли, пронзавших меня насквозь ледяными кинжалами. Я потянулась и дотронулась до его руки. Он не отодвинулся.
— Не мне отнимать твою жизнь, — ответил он. — Но я могу дать тебе нечто вроде покоя.
Он потянулся к тюку, стоявшему у растресканной стены, и достал крепкий острый нож. Он поднёс его к нашим соединённым рукам, и, прежде, чем я поняла, что он собирается сделать, порезал им своё запястье. Я вскрикнула, Иуда бросился вперёд и выхватил нож. Учитель слегка зашипел от боли и занёс наши руки над пустой чашей, из которой он пил вино.
Его кровь капала как драгоценности в простую глину, сначала быстро, затем медленнее. Когда он повернул своё раненое запястье вверх, никаких следов пореза не осталось.