Виновата ли она
Шрифт:
– Какой вы имеете решительный характер!
– О! да; и не я одна; мы все, женщины, гораздо решительное вас, господ мужчин, присвоивших себе, не знаю к чему, имя героев, характер твердый, волю непреклонную; мы лучше вас, мы способны глубже чувствовать, постояннее любить и даже храбрее вас.
Курдюмов ничего не отвечал и продолжал рассматривать картину.
– Вопрос, кто лучше - мужчины или женщины, довольно старый, - вмешался я.
– Однако он еще не решен, - отозвалась Надина.
– Всякий решает его по-своему, - отвечал я.
– Вы думаете!
М-lle Марасеева из этой маленькой сцены сделалась для меня совершенно понятна. Многим, конечно, случалось встречать в некоторых домах гувернанток, по-своему неглупых, очень бойких и чрезвычайно самолюбивых, которые любят говорить, спорить, острить; ездят всегда в маскарады, ловко интригуют и вообще с мужчинами обращаются чрезвычайно свободно и сверх того имеют три резкие признака: не совсем приятную наружность, достаточное число лет и необыкновенное желание составить себе партию; та быстрота и та энергия, с которою они стремятся завоевать сердце избранного героя, напоминает полет орла, стремящегося на добычу, но, увы! эта энергия, кроме редких случаев, почти всегда истрачивается бесполезно. Золовка Лидии Николаевны на первый взгляд показалась мне в этом же роде. Я видел, что она преследует Курдюмова, но неужели и он ею интересуется? Странно! Лидия Николаевна наконец вышла; она оделась очень к лицу, так что я никогда не видал ее столь интересною. Курдюмов поклонился ей с улыбкою, в лице его отразилось удовольствие. Кланяясь с гостем, Лидия опять как будто вспыхнула и села около меня.
– Мне все не верится, что вы приехали, - начала она.
– Аннушка моя вам так обрадовалась, точно сумасшедшая, ничего даже мне не приготовила; я вовсе не знала, что она вас так любит.
Эта Аннушка была та самая горничная, которая некогда пригласила меня из кабинета Леонида в гостиную к барышне.
– Мы с Петром Михайлычем сейчас поссорились, - заговорила Надина.
– Он меня просто выводит из терпения своими двусмысленными ответами, а ты знаешь, как я не люблю таинственности.
– Вы часто ссоритесь, - отвечала Лидия Николаевна.
– Mademoiselle Nadine на меня сердится, а я нет, - сказал Курдюмов.
– Я сержусь, но я и прощаю, а кто прощает, тот искупает все, потому что раскаивается, - возразила Надина, - в этой книге я нашла одну прекрасную мысль, она мне очень понравилась. По-французски теперь не помню, а по-русски: легче снести брань и побои грубого простолюдина, чем холодный эгоизм светского человека. Это справедливо.
– Et vous, madame, avez vous lu le petit ouvrage, que je vous ai recommande?* -
______________
* А вы, мадам, прочитали то маленькое произведение, которое я вам рекомендовал? (франц.).
– Pas encore*, - отвечала та.
______________
* Нет еще (франц.).
– C'est dommage, car il est plein d'esprit et de sentiment*.
______________
* Жаль, потому что оно полно ума и чувства (франц.).
– Не верьте ей - прочла, она взяла его у меня и вчера вечером все читала.
– Где же читала? Я так, только развернула, - возразила Лидия.
– Не скрывай, читала; а если ты не читаешь, так я у тебя опять возьму. Я видела, тут есть отметки? Это ваши отметки?
– Мои, - отвечал Курдюмов.
– Очень рада; непременно изучу их. По отметкам в книгах можно судить о характере человека, а мне очень хочется разгадать ваш характер.
Подали завтрак, и завтрак довольно прихотливый. Курдюмов начал есть с большим аппетитом. Лидия Николаевна предложила мне, но я отказался: мне кусок не шел в горло! Вся обстановка, посреди которой я ее встретил, мне очень не нравилась: тут что-нибудь да скрывается.
Надина вышла в залу, села за фортепьяно и начала брать аккорды.
– Иван Кузьмич рано уехал в город?
– спросил Курдюмов, уставив глаза на Лидию Николаевну.
– Да, рано, - отвечала она, потупившись.
– А приедет домой сегодня?
– Я думаю.
– Вы здоровы?
– Нет, не совсем; мало спала.
– У вас прекрасный цвет лица.
– Не знаю, - отвечала Лида, - я поутру чувствовала себя нехорошо, но вот он - мой старый друг - приехал, - прибавила она, беря меня за руку, - и я так обрадовалась, что все забыла.
Курдюмов покачнул головой.
– Петр Михайлыч, угодно вам петь?
– проговорила из залы Надина.
– Je mange, mademoiselle*, - отвечал Курдюмов.
______________
* Я ем, мадмуазель (франц.).
– Спойте, - сказала Лидия Николаевна.
– Я, думаю, наскучил вам своим пением; я так много пою у вас, что нигде столько не пел.
– Вы так хорошо поете, вас так приятно слушать, что никогда не наскучит... Спойте!
– A l'instant*, - отвечал Курдюмов и пошел в залу.
______________
* Сию минуту (франц.).
Лидия тоже встала и пошла, я последовал за нею.
– Вы по-прежнему, Лидия Николаевна, любите музыку?
– Да, очень; мне легче на душе, когда я слышу хорошую музыку: Петр Михайлыч прекрасно поет.
Курдюмов подошел и сел за рояль.
Надина кокетливо ему улыбнулась и встала у него за стулом. Лидия Николаевна села на дальний стул; я не вышел из гостиной, а встал у косяка, так что видел Лидию Николаевну, а она меня нет. Курдюмов запел: "Зачем сидишь ты до полночи у растворенного окна!" Он действительно имел довольно сильный и приятный баритон, хорошую методу и некоторую страстность, но в то же время в его пении недоставало ощутительно того, чего так много было в игре Леонида, - задушевности!