Виновник завтрашнего дня
Шрифт:
— Выпустите меня! — в очередной раз увалила ногой по запертой двери. Хорошо так грюкнула, аж эхо пошло по всему дому, и пальцы на ноге подогнулись, сорвав с губ болезненный стон. Пофиг. Пускай все слышат. Пускай все знают, как достала меня такая жизнь. Похлеще удавки. — Эй! Если сейчас же не откроете дверь… — осеклась, придумывая угрозу пореалистичнее, — я выброшусь в окно!
Да! Самое то. Я могу, мне не слабо. Если Скибинский хоть пальцем тронул Лёшку… Прыгну! Покалечусь, но отомщу. Потом посмотрим на его заботу. Он ведь рассказывает, что следует данному матери слову, пускай
— Слышите? — прижалась ухом к двери, прислушиваясь к царившей в коридоре тишине. По-любому кто-то из охраны остался. На всякий случай, так сказать. Думают, закрыли в комнате и всё? Оградили? Смешные.
Мамочки, пускай с Лёшкой ничего не случится. Я же не прощу себя, слышишь? Это станет той каплей, после которой и правда, можно и из окна выброситься, и вены вскрыть. Дошла до той кондиции, когда уже накипело, достало всё. И жизнь, где за тебя всё давно решено, и постоянный страх. Но хуже всего сидеть взаперти и мучиться от неизвестности. Накручивать себя до предела, рисуя в голове страшные картины расправы. Это муки были похлеще любой физической боли. Я в буквальном смысле лезла на стены, не зная, что думать и чего ожидать в конце.
Дикое отчаянье толкало на крайности, заставляя метаться по комнате загнанным зверем, и остервенело кусать губы, в попытке удержаться от опрометчивого поступка.
— Я считаю до десяти, — прокричала в дверную щель, всё-таки решившись, — если за это время вы не выпустите меня — я прыгну. Один… Два… Три… Четыре… Пять… Шесть… Думаете, не смогу? Семь… — отступила к окну, широко распахнув створки. Сердце грохочет в груди, пульс такой силы, что заложило уши, ничего не слышу, зато в голове — неожиданная пустота. — Восемь… — взобралась на подоконник, оглядывая внизу газон. Если Лёшке сейчас хреново, то и мне должно быть не лучше. Во всем виновата только я. Меня предупреждали, отговаривали, угрожали, а мне хоть кол на голове теши. Я и правда избалованная стерва, не думающая о чувствах других.
Но я никогда не была слабачкой и не собираюсь сидеть сложа руки, подстраиваясь под обстоятельства. Можете называть это глупостью, дебилизмом, чем угодно, но если я приняла решение, то никогда не отступлюсь.
Девять — прошептала, собираясь сделать шаг навстречу стопроцентным переломам, как грубый рывок за локоть заставил пошатнуться, а следом и вовсе рухнуть в чьи-то крепкие объятия.
— Ты чё удумала, дура! — хватка усилилась, не позволяя сделать лишний вдох. Я дернулась, вырываясь, за что тут же поплатилась успокаивающей тряской. Перед глазами поплыло от нервного перенапряжения. — Не дергайся!
— Пусти меня, урод!
Меня и отпустили. Но не потому, что я такая грозная, а потому что в комнату вошел Скибинский. И пока я пыталась отдышаться, сбрасывая с талии чужие руки, он присел на кровать, тяжело навалившись на трость.
— Спасибо, Саша, — указал на дверь. — Дальше я сам.
— Как скажете, Павел Олегович, — беспрекословно повиновался тот, бросив на меня насмешливый взгляд. Не столько держал, сколько облапал. Козёл.
Я всё ещё не пришла в себя, продолжая бурно дышать. Скибинский молчал, рассматривая меня
— И правда прыгнула бы? — нарушил тишину, заметив, как я покосилась на оставленную приоткрытой дверь.
— Где Лёшка? — пошла в наступление, отдышавшись. Если он ещё до сих пор не выучил меня — очень жаль. — Что вы с ним сделали?
Ненависть и отчаянье, клокотавшее внутри, не позволяло проявлять дипломатию, рассуждать здраво. Сильнее сжала кулаки, собираясь любой ценой вырваться из посёлка, и Скибинский заметил этот жест.
— Настолько сильно любишь, что готова свернуть себе шею?
— А вы ещё сомневаетесь?
— Жаль… — прозвучало с осуждением. — Я думал, ты благоразумней будешь. Признаюсь, порой даже восхищался тобой. Мне нравилась твоя целеустремленность, взгляды на жизнь. Те позиции, которые не менялись не смотря ни на что. Я видел твое будущее. Знаешь, такое светлое, незапятнанное. С мужем-инженером, например, и небольшим двухэтажным домом на окраине. Ты — такая себе деловая женщина, вся в работе, и одновременно, разнеженная любовью к любимому мужчине и детям, которые у тебя непременно будут. Ты всегда хотела быть независимой, самостоятельной и я восхищался твоим рвением, смелостью, неподкупностью. Тебе было плевать на мои деньги и возможности. И я втайне радовался этому. Ты первая, кто не воспользовался мной в целях наживы… Я уважал тебя, Влада.
Последнее он произнес с сожалением, вызвав першение в горле. Сжалось оно, борясь с непрошенными спазмами, не желая демонстрировать подточившую меня слабость. Тон, которым он говорил, был не столько обвиняющим, сколько по-отечески разочарованным. Он давил на меня, призывая одуматься, напоминал о моих планах, мечтах, пытался вернуть в действительность, которая без Гончарова уже не имела смысла.
— Выбрав Гончарова, ты обрекаешь себя на опасность, — продолжил, поглаживая набалдашник трости. При этом глаза, не смотря на усталость, цепко следили за мной, словно боясь, что я в любой момент могу взбрыкнуть, шуганув в окно.
— Я обречена на неё с того дня, как приехала сюда.
— Брось, Влада, всё мое окружение знает, что ты под моей опекой и никто не причинит тебе зла. Люди считают нас родственниками и…
— Люди ошибаются.
Я перебила, он недовольно пождал губы.
— Хорошо, признаю, я тоже способен принести проблемы, но признай, что за десять лет с тобой не произошло ничего криминального, не считая перестрелки в «Аисте», и то, там произошло стечение обстоятельств.
— Угу. А Лёшка просто так, ни за что словил вместо меня пулю. Короткая же у вас память, — усмехнулась презрительно. — Если бы не он, я бы сейчас была мертва. А вы бы на моей могиле сказали: это было недоразумение, всего лишь «стечение обстоятельств».
— Ты права, но…
— Я выбираю ЕГО. Как бы не сложилась моя жизнь — я хочу быть с ним.
В носу защипало. Прогоняя непрошеные слёзы, бросилась к шкафу и достала спрятанную шкатулку.
— Вот, здесь все те деньги и украшения, которые вы мне дарили. Я и к рублю не притронулась. Слава Богу, учусь на бесплатном. А ещё, — высыпала перед растерявшимся мужчиной содержимое шкатулки, — тут чеки, на все те покупки, что я вынуждена была сделать. Я их обязательно со временем оплачу. Не хочу быть должной.