Виновник завтрашнего дня
Шрифт:
— Влада! — По лицу видно, шокирован. — Даже не думай. Знаю, я не пример для подражания, но всё, что бы я тебе не дал или не дарил — было от чистого сердца.
Я рассмеялась.
— От чистого сердца? Не смешите. Вам на меня плевать. Хотите сказать, что нет? Вы верны лишь данному слову, но вам глубоко фиолетово на мои чувства. Вы мне не отец, чтобы вот так вмешиваться в мою жизнь.
— Но и не враг. Прекрати враждовать со мной.
Я упала перед ним на колени и с мольбой посмотрела на строгое лицо. Хрупкая надежда
— Тогда скажите, что Лёшкой? Где он сейчас? Прошууу…
Скибинский недовольно поджал губы, поднимаясь.
— Он жив. Этого должно быть достаточно.
— И всё? Вы издеваетесь?! — заорала истошно, вскочив на ноги, и от собственного крика зазвенело в ушах. — Я спрашиваю: что вы с ним сделали?
— Ничего из того, чтобы он не заслужил. И скажу тебе так — он ещё легко отделался.
Я застыла, чувствуя, как по спине пробежал тревожный холодок. Броня. Непробиваемая, нерушимая. Никогда между нами не будет понимания. Скибинский нервно тер грудину, шумно дыша. Видимо, накатил очередной приступ. А мне похер. Ожесточилась с ним, плевать хотела. Мне тоже больно.
— Можешь быть свободна, — выдохнул рвано, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
Не поняла. Он сейчас о чем?
— Я серьёзно. Хотела свободы — получай. Можешь идти на все четыре стороны. Больше ты не имеешь к моей семье никакого отношения. Дерзай. Посмотрим, насколько тебя хватит.
Зря он так. Разве ещё не понял? Да я землю буду грызть, подыхать — а не приду. Принципиально.
— Кстати, — достал из кармана брюк мой телефон и швырнул на кровать. — Надеюсь, ты не пожалеешь.
Он вышел, а я так и осталась стоять недвижимо, уставившись на смартфон. Это что сейчас было? Благословение или намек на то, что по-любому приползу обратно?
К черту. Чтобы меня не ждало впереди — тут я не останусь.
На дрожащих ногах нашла свой боевой рюкзак и стала поспехом собирать вещи, параллельно пытаясь дозвониться к Гончарову. Противный голос в динамиках уведомлял, что на данный момент, вызываемый вами абонент, находился вне зоны действия сети. Это какой-то трындец. У меня пожизненно так: если в одном удачи, так в другом обязательно ж*па.
С собой прихватила самое важное и только на первые дни. Документы, мамины серьги забрала вместе со скрепленными чеками, всё остальное оставила. Ключи от подаренного Фольксвагена бросила на тумбочку и, потерпев очередное фиаско с попыткой дозвониться Лёшке, вызвала такси.
Ну вот и долгожданная свобода. Если честно, страшно. Не так всё представляла. И радоваться бы… да что-то не очень. До последнего не хотелось ссориться со Скибинским, расставаться вот так, врагами. Но у меня не было выбора. Прояви покорность, склони голову — и всё… о Гончарове можно забыть.
Переодевшись в практичные джинсы и немаркую футболку, понеслась к воротам, то и дело оглядывалась, ожидая погоню.
Караулившая у ворот охрана, с каменными лицами молча расступилась, пропуская меня на улицу. И хотела спросить, может, знают, где Гончаров, но передумала. Всё равно ничего не скажут — это же очевидно.
Покусывая по старой привычке фалангу указательного пальца, нервно расхаживала вдоль ограждения, вздрагивая от каждого шороха. Казалось, сейчас откроются ворота, являя спохватившегося Скибинского и меня в который раз упекут под замок.
Но время шло, никто за мной не гнался, никто даже не смотрел в мою сторону. Неожиданно меня осенила мысль — Седых. Его же вызвали к Скибинскому. Кто-кто, а он по-любому должен быть в курсе. Отойдя от охраны как можно дальше, набрала его номер и приготовилась ждать соединения. Тут хотя бы шли гудки.
Я была настолько взвинчена, что даже не обратила внимания на прозвучавшей на том конце связи женский голос.
— Ваня, — обрадовалась, почувствовав облегчение, — пожалуйста, скажи, где Лёшка. Я уже не знаю, что и думать. Скибинский…
— Что?! Да пошла ты знаешь куда со своим Скибинским? — разорвало динамик.
Я офонарела.
— Какой, нахрен, Лёшка? У меня парня избили до полусмерти. В реанимации сейчас, понимаешь?
— Я… я… — не нашлась что сказать, растерявшись. Ничего не понимаю. — Как в реанимации?
— У него мать больная, сердце слабое, а вы… Твари, вот кто вы, ясно?
И отключилась. А меня основательно накрыло, столкнув в самую пучину отчаянья. Это что же получается: если Седых в больнице, то что тогда думать за Лёшку?
Подъехавшее такси заставило действовать на эмоциях, даваясь хлынувшими слезами. Да что же это такое! Куда идти? Что делать? К кому обратиться за помощью?
Хотела узнать, в какой Седых больнице, но мои звонки постоянно сбрасывали, пока и вовсе не отключили телефон. Зашибись.
— Куда едем? — проник сквозь панику голос водителя.
Куда? Не знаю. Но с чего-то ведь нужно начинать? Буду искать по больницам, другого выхода нет.
— Давайте в центральную больницу, а там будет видно.
Машина плавно покатилась по поселку, ненадолго задержавшись на постовом контроле и набрав скорость, рванула в город. Я прижалась лбом к прохладному стеклу, глотая солёную влагу, и тихо молилась. Только один раз была в церкви, на крещении Егора, и никогда не принадлежала к истинно верующим, а как только случилась беда, так сразу вспомнила о Боге. А больше-то не к кому обратиться, не у кого попросить помощи.
Тот, кто верит — поймет. Кто ни разу не был в отчаянии — посчитает пустой тратой времени. Но я была готова ухватиться за любую надежду, за любую помощь, пускай даже высшую, космическую.